Но в публичных выступлениях он был более сдержан. В феврале 1933 года режим начал очищать Прусскую академию наук и искусств от «декадентов». Были изгнаны такие талантливые люди, как Томас Манн, Фриц фон Унрух, Франц Верфель и Георг Кайзер. На их место пришли писатели-«народники», проповедовавшие до тошноты китч деревенской идиллии. Министр науки и культуры Пруссии Бернхард Руст был этим сильно обеспокоен. Не станет ли его академия пристанищем посредственных литераторов? И тогда он основал Академию поэзии. Президентом ее должен был стать Штефан Георге. Не он ли был самым знаменитым из живых поэтов, писавших на немецком языке? Чтобы уговорить его, министр не останавливался ни перед чем. Сам фюрер попросил поэта оказать такую честь. Ему не надо было бы никуда переезжать. Это была чисто формальная должность. Несмотря на настояния своего ученика Эрнста Морвица, приехавшего к нему в мае 1933 года из Берлина, Георге отказался письменно в таких двусмысленных выражениях, что было непонятно, одобрял он это, не одобрял или просто уходил в сторону: «Следует приветствовать создание этой академии, осененной столь великим национальным символом, которая, возможно, приведет к хорошим результатам. Но я вот уже полвека пишу стихи, я направлял немецкий ум (sic) без академии, а если бы таковая существовала, я, возможно, делал бы это вопреки ей […]. Я не отказываюсь от того, что стоял у истоков нового национального движения и что оказал на это некоторое духовное влияние. Но то, что я мог сделать, я уже сделал. Молодые люди, что меня окружают, придерживаются того же мнения […]. Законы разума и политики очень сильно отличаются друг от друга […]. Я не могу доверить лидеру режима давать оценку моему труду и определять его значение».
Смерть, забравшая поэта 4 декабря 1933 года, навсегда лишила его возможности объяснить эту его позицию. При виде этой двойственности учителя члены «Государства Георге» также пошли совершенно разными путями. Большинство из них поддержали Третий рейх. Историк литературы Эрнст Бертрам восклицал: «Новая Германия наконец-то рождается и обретает плоть». В пожеланиях к 65-летию поэта Рудольф Фарнер[38] радовался тому, что благодаря нацизму «внутренняя потребность превращает массу в аристократический принцип […] и подготавливает ее к пришествию нового человека […], пропитанного поэтическим духом». Скульптор Франц Мехнерт в больших количествах стал лепить бюсты Гитлера и принял участие в возведении монумента в честь штурмовых отрядов СА в Магдебурге. Один из кузенов Штауффенберга, Вольдемар фон Юкскюль, вступил в партию и в СА. В июле 1933 года он прочитал лекцию в Университете Тюбингена на тему «Революционная этика в творчестве поэта Штефана Георге». Он соединил Адольфа Гитлера с писателем. «Идея фюрера» в политическом плане, по его мнению, была тем же самым «магистральным взглядом», что прослеживался в плане поэтическом. Она должна была позволить восстановить «порядок и дисциплину, свойственные государству в понимании этого слова Георге». Хотя братья Штауффенберги и последовали за этим движением, они все же без восторга восприняли подобное сравнение, посчитав его гротескным и почти оскорбительным. После сенсации в Тюбингене Бертольд написал: «Бедный Вольди слишком многое наболтал. К счастью, никто его не воспринимает всерьез».
