Все эти произвольные оценки мужской силы венецианца, умершего более двух веков назад, по меньшей мере неуместны и непристойны, если подумать, что для Казановы то, что мы для простоты называем любовью, сводилось просто-напросто к сексу. Его волновало либидо, а не страсть. Он не тот человек, чтобы рассыпаться в трогательных и лихорадочных романтических признаниях на природе, в нем нет совершенно ничего от Вертера или Сен-Прё, зато он щедр и неистощим в постели. Вся сила Казановы состоит именно в том, чтобы избегать опасностей и страданий неистребимой любовной психологии со всеми ее тягостными драмами, без которых она не может обойтись: яростных приступов ревности, ожесточенных ссор и страстных взаимных обвинений, клятв в вечной любви, всегда в той или иной степени лживых, болезненных разрывов – одним словом, всего обычного и тяжелого груза чувств. «Отношения Казановы с женщинами по-настоящему честны, поскольку они чисто сексуального и чувственного порядка, – пишет Цвейг. – Печально об этом говорить, но в любви неискренность всегда начинается с появлением возвышенных чувств. Бравый молодец, созданный из цельного куска тела, не обманывает: он никогда не преувеличивает своих усилий и самых пылких желаний, не выводит их за рамки, допустимые природой. Только когда примешиваются разум и чувство, которые, повинуясь своей крылатой природе, устремляются в бесконечность, любая страсть начинает стремиться к преувеличению, то есть ко лжи, и привносит в наши земные отношения иллюзорную вечность». Казанове не нужно любить, чтобы желать, потому что, как подчеркивает Филипп Соллерс, «тело сильнее чувств». В представлениях распутника, любовь, создающая узы, ограничивающие свободу человека, – скорее помеха. Однако это не причина, чтобы превратить венецианца просто в похотливое животное. Казанова прекрасно сознает, в какие рамки загоняет его любовный акт, ему нет никакого дела до сентиментальной и духовной перспективы, до душевного продолжения. Любовь для него – совместное наслаждение, и точка. Но по крайней мере в этом он не лукавит: для занятий любовью нужны двое. Казанова не столько обольститель в полном смысле этого слова, сколько зачинщик, стремящийся разделить с другим наслаждения волшебного мира удовольствий, опьянение сладострастием вне всяких общественных и нравственных устоев. Вот почему было бы ошибочным видеть в Казанове закоренелого лицемера, когда он безапелляционно осуждает профессиональных обольстителей, которые сбивают женщину с пути, а потом бросают. «Я всегда соблазнял, не сознавая того, будучи сам соблазнен. Профессиональный обольститель, идущий к своей цели, – отвратительный человек, заклятый враг того предмета, на котором он остановил свой выбор. Это сущий преступник, который, хоть и обладает качествами, необходимыми для обольщения, недостоин их, поскольку злоупотребляет ими, чтобы сделать женщину несчастной» (III, 941). Не мужчина соблазняет женщину или наоборот, а оба соблазняют друг друга взаимно в один и тот же момент.
