Рука непроизвольно сама легла на автомат Калашникова, но командир пограничников тут же отогнал дурные мысли прочь. Туда же – за спину – перекинул и автомат, от греха подальше. Но наезд Калины сделал своё дело, Серёга был сейчас так зол, что ему не терпелось увидеть, как поведут себя русские.
К его удивлению, всё вышло не так, как он предполагал. Разгорячённая алкоголем толпа во главе с Калиной, выкрикивая ругательства, приближалась к посту, а «зелёные человечки» даже не пытались их остановить на подходе. Ни тебе предупредительных окриков, ни тебе пострелять в воздух для острастки. Ополченцев и вовсе видно не было. «Попрятались, ёпт, партизаны хреновы», – разочарованно хмыкнул, вглядываясь в бинокль, прапорщик, не выпуская из виду спину Калины. Но тут, кто-то из толпы истошно закричал неоднократно слышанное по телевизору: «Москаляку на гилляку!»7, русские как по команде расступились, и крымские ополченцы из-за их спин, – вот, они где… повода ждали, догадался Опанасенко, – молча бросились в рукопашную. То, что их было семеро против девяти не имело значения, бывший «беркутовец» – командир ополчения – легко справлялся сразу с тремя.
Били недовольных селян долго, жестоко и больно. Русские не вмешивались, смотрели. Внимательно смотрел и украинский прапорщик Опанасенко. В окулярах его армейского бинокля мелькали руки, ноги, оскаленные рты… Правда, всё злорадство Серёги быстро прошло: чей-то кулак, влепившийся вдруг Калине в ухо так сильно, что снёс того с ног, напрочь стёр нанесённые им обиды…
Досталось всем. Отползали от блокпоста в прямом смысле этого слова. На следующий день после побоища председатель Пономарь и объявил экстренный сход сельского Совета…
– Ну, в общем так, Николай Петрович, похулиганил и хватит, – осадил председатель Калину, который выкрикивал в его адрес очередные обвинения. – Хватит, я сказал! – громко прихлопнул дед Иван рукой по столу, перебивая Калину, который всё не мог успокоиться. – Тебе слово дали, Николай Петрович, всё, хватит, дай другим теперь сказать…
– О! Кому, другим?! – в пьяном запале бросил Коля-Окалина. – Цим, шо ли? – неопределённо махнул он рукой по залу.
Видно было, что Калина время от времени специально переходит на украинский, не всегда умело, но очень старательно.
– А ты руками тут не размахивай! – С первого ряда подала голос старуха Сварина. – Влез поперёк всех, и битый час одно и тоже долдонишь, хватит, – поддержала она председателя.
