— Три мѣсяца въ году? Нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ. Это настоящій музей, которымъ я буду гордиться. И Кастельфлоръ такъ близокъ!
— Сюзи останется навсегда въ Кастельфлорѣ, — заявила Низетта въ сознаніи своего всемогущества.
Жоржъ, понимавшій больше, презрительно улыбнулся.
— Глупая, — сказалъ онъ, — Тонти не захочетъ.
Обходъ башни Сенъ-Сильвера продолжался.
Внизу, въ первомъ этажѣ, находилась обширная, круглая, еще не меблированная зала.
Мишель, смутно недовольный при намекѣ Сюзанны о близости Кастельфлора, сдѣлалъ усиліе и дружескимъ тономъ сказалъ:
— Вы можете отдѣлать эту залу по своему, если… захотите принимать.
— Я объ этомъ думала, — отвѣтила молодая девушка съ большимъ спокойствіемъ. — Но мнѣ бы хотелось имѣть старинную мебель, такого же стиля, какъ и остальная. Такую же мнѣ хотѣлось также въ мою комнату. Невозможно внести сюда бездѣлушки! Достаточно, что я сама здѣсь помѣщаюсь! Великій Боже, какой анахронизмъ!
Это рѣшеніе понравилось Мишелю и, когда они вернулись въ кабинетъ, согласіе было полное.
— А что если бы мы пообѣдали съ вами! — предложила Сюзанна, когда стѣнные часы пробили шесть.
Послали нарочнаго въ Кастельфлоръ и, какъ бы устраивая кукольный обѣдъ, молодая дѣвушка усѣлась противъ Мишеля.
Дѣти смѣялись и болтали въ восторгѣ отъ „праздника“, восхищались странными цвѣтами на сервизѣ, кубками, замѣнявшими стаканы, и геральдическими животными, вытканными красными нитками на грубомъ суровомъ полотнѣ скатерти.
Сюзанна говорила о Робертѣ и Колеттѣ, о дѣтяхъ, о Кастельфлорѣ, объ удовольствіяхъ, которыя она получила, о вновь пріобрѣтенныхъ друзьяхъ. Ея глаза блестѣли, голосъ ея весело звенѣлъ.
— Вы очень любите свѣтъ? — спросилъ Мишель.
— Очень… хотя я его мало знаю.
— Потому что вы его мало знаете, — сказалъ онъ съ удареніемъ.
— Совсѣмъ нѣтъ, чѣмъ болѣе я его узнаю, тѣмъ болѣе я его люблю!
Мишель замолчалъ, и Жоржъ подхватилъ разговоръ:
— Ты знаешь, я ѣзжу верхомъ! — объявилъ онъ совсѣмъ кстати.
Тогда Низетта быстро, задыхаясь и путаясь въ словахъ, разсказала непостижимую исторію о „младенцѣ-лошади“, который былъ очень злой и съѣлъ своего папу.
Взрывъ смѣха Сюзанны, такого молодого и искренняго, заразилъ Мишеля; но Жоржъ давилъ своимъ презрѣніемъ дѣвчурку, упрямо поддерживавшую достовѣрность исторіи. Ей это разсказалъ Поль Рео, и онъ даже зналъ „папу-лошадь“.
— Я даже думалъ о томъ, чтобы пообѣдать у Рео, настолько я чувствовалъ себя одинокимъ сегодня вечеромъ, — сказалъ Мишель.
