Но были голуби. Лишь они дарили своим видом радость, наполняли жизнь каким-то необъяснимым смыслом. В чем заключался этот смысл, в те дни мы не понимали. Сейчас, вроде, все ясно – красота, чистота, свобода… Может оно и так. Но тогда… Тогда мы просто умилялись их белизне, породистости, пушистым лапкам и… и тому, что они всегда возвращаются. Да, наверное, это главное. Ради них мы с Джоном были готовы на всё. Даже умереть, наверное, были готовы. Хотя…
Тот день выдался пасмурным. Солнце, о котором нам частенько напоминал старик, куда-то подевалось, а заводские трубы выпустили столько смога, что небо сделалось почти черным с крохотными бесформенными окошками тусклого света. Эти окошки постоянно смещались от высокого ветра и иногда казалось, что небо мигает и мигает именно нам. Причем, как-то не по-доброму.
Рони Стелфорд – одноклассник, белый, тезка моего старшего брата, слыл отъявленным ботаном и скупердяем. У него было всё и даже больше чем надо. Прежде всего, любящие родители. А там, как следствие: новенький мотоцикл, баскетбольный мяч и японский набор для гольфа. В школу его всегда подвозили на семейном, цвета бычьей крови Chevrolet El Caminо, в крайнем случае на такси. И он, говоря по чесноку, выходил полной противоположностью нам с Джоном, если бы, конечно, не голуби.
Также как и мы, Рони души в них не чаял. Его отец, дабы поддержать интерес сына, как-то нанял двух дородных плотников и те почти за неделю выстроили у них во дворе отличную голубятню – высокую, со множеством отсеков и регулируемыми бельгийскими летками. И та вскоре ожила. Наполнилась пернатыми разных пород и видов. Дутыши, турманы, роллеры – кого там только не было! Мы с завистью ходили полюбоваться на этих белоснежных полуангелов. Издали, разумеется. Во двор родители Рони нас не пускали.
Смотрели мы с Джоном на эту живую пуховую массу и мечтали, что когда-нибудь и у нас всё поменяется в лучшую сторону. Но все оставалось по-прежнему.
Так вот этот день. Поначалу пасмурный и скучный. (Черт возьми, лучше бы он таким и оставался). Мы увидели Рони неуклюже ковыляющего по направлению к своему дому. И все было ничего, если бы в его тощих потных ладошках не копошился голубь. Это был тот самый редкий вид турмана, о котором мы с Джоном в тайне мечтали – Венский гансел. С бурыми, как будто заржавелыми крыльями, с выразительными глазами, цвета спелой вишни. К тому же, по разговорам знатоков, наделенного королевской статью, со спокойным уравновешенным характером и способностью певуче урчать, как от удовольствия, так и от редкого негодования.
