— Спасибо, родной. Я тоже люблю тебя, — и вздохнула: — Охо-хо! А вот другие тебя забывают… — Она усадила внучку Груню на колени и, качая, приговаривала:
Топ, топ, топаем,
Топаем да думаем:
Шум и гам — на все село,
А Иленьке невесело…
— Бабушка вышла! — закричал девятилетний босоногий Петрук. — Поет что-то.
— Ага, вспомнили — человек остался тут. — Бабушка перестала качать ребенка. — Ильку-то бросили? Эх, вы-ы!..
Ребята принялись оправдываться, перебивая друг друга.
— Ладно, сейчас мы его развеселим. — И, хитро моргнув глазами, бабушка начала:
Никэн-Вась, Никэн-Вась,
Шел за зайцем, торопясь,
Через гору, через пруд,
А зайчишки — тут как тут.
Спохватился: «Белый свет!
Есть пищаль — патронов нет!»
А зайчишки: «Ха-ха-ха!..» —
И взялися за бока!
Шел баран, заблеял: «Бе-э!
Ну, охотник! Тьфу тебе-э!»
Засмеялись дети звонко, словно зазвенели-заплескались весенние ручейки о льдистый бережок.
Голосистая Лиза, четырехлетняя дочка дядюшки Пранэ и тетки Малань, удивленно крикнула:
— Эй-эй?! Бараны да овцы зашли! Чужие!! Травку у нас помнут…
— Где? — встрепенулась бабушка Анн.
— Во-он! Возле начатой избы.
Петрук и девчонки с криком бросились к овцам, хотя сами топтали почем зря зеленую травку…
— Много овечек-то? Я плохо вижу, — бабушка Анн посмотрела из-под ладони…
— Пять овечек, — сказал Илька. — Две черных… Нестриженые они, косматые.
— Ну, это Кузь-Матрены овцы, — безошибочно заключила бабушка. — Наши-то на поскотине с коровами, зелень-травки небось со цветочками щиплют. А эти — срамота! Два шага шагнули и — рады.
Ребятишки смолкли вдруг, видно, кого-то увидели.
Из-за старого дома выступила сама Кузь-Матрена. Длинная Матрена. Престарелая соседка, живет наискосок к Югану, возле старого кладбища. Глухая она, но чрезмерно осведомленная обо всем.
— Кузь-Матрена идет, — шепнул бабушке Илька.
— Ну, легка на помине. — Бабушка прижмурила глаза, вгляделась в длинную, как жердь, соседку.
Кузь-Матрена шла осторожно, щупая посохом землю, боясь промочить ноги в меховых туфлях. Вышли из старого дома женщины — целая орава, видно, чаевали.
— Вот и мамы! Вот и мамы!.. — загалдели ребята, идя следом за Кузь-Матреной. — Сейчас будет глина! Айдате скорей!..
Елення, подпоясанная, как и все женщины, кушаком и в башмаках на голых ногах, взяла Ильку на руки.
— Оп-па! Тяжелый ты стал… — И обратилась к матушке: — Мы пойдем за амбар копать глину.
— Идите, идите! Веселей будет ему, — ответила матушка.
— Вуся, Анн, — приветствовала соседку Кузь-Матрена старческим дрожащим голосом.
