Размашистым движением руки озадаченный незнакомец бросил свою сверкающую всеми цветами радуги одежду в воду. Затем он поднял вверх руки с четырьмя тупыми, неуклюжими на вид пальцами на каждой и начал совершать ими какие-то непонятные движения, вырисовывая в воздухе странные жесты.
И Мэддок ударил его выхваченной из корзинки рыбой.
Это был самый громкий звук за все сегодняшнее утро. Рыба со звучным шлепком ударила незнакомца прямо по волосатой щеке. Его глаза, как и жабры рыбы, широко распахнулись.
— Вы… — незнакомец замигал глазами почти комически, настолько велико было его изумление. — Вы ударили меня рыбой.
Мэддок сделал шаг назад, стараясь собрать воедино остатки храбрости.
— Из-за вас у меня чуть не случился разрыв сердца, любезный.
— Вы можете меня видеть? — незнакомец снова заморгал своими огромными глазами. — И вы можете меня слышать?
— Достаточно хорошо, — осторожно сказал Мэддок, — хотя должен сказать, что вид передо мной довольно странный.
Услышав эти слова, незнакомец замер, потом выпрямился во весь свой внушительный рост и с достоинством облачился в сушившуюся на камне материю.
— Мне еще нужно высушить и это.
Он наклонился, чтобы вынуть из ручья оставшиеся куски окрашенного в яркие цвета полотна.
— Но все же кто вы? — настаивал Мэддок. — Откуда вы? И что это за штуки вы стираете с такой тщательностью?
Высокий черно-меховой человек-зверь спокойно взглянул на Мэддока:
— Я — Стенелеос Магус LXIV. То место, откуда я прибыл, находится далеко, очень далеко отсюда и во времени, и в пространстве.
Он поднял один из квадратных кусков тонкой ткани из воды и стал внимательно разглядывать его своими слегка косящими глазами. Его крошечный рот слегка кривился, когда он замечал какой-то изъян или пятно. Затем он снова взглянул на Мэддока.
Стенелеос показал свободной рукой на кусок одежды, который держал в другой:
— Это душа человека, о которой я забочусь как могу.
Мэддок не сказал ничего. Где-то в глубине своей души, которая, казалось, так же застыла от холода, как и его погруженные в ледяную воду ноги, он знал, что его рыбе никогда не суждено украсить стол в пансионе миссис Фланнэген.
— Стен… Стен, — Мэддок в отчаянии заскрежетал зубами. Черт возьми, это было труднее, чем учить латинский язык по школьному учебнику! — Будь добр, повтори еще раз.
Хотя он все еще был несколько насторожен и в душе неспокоен, но он не мог бояться существа с такими невинными глазами. Да и эти кусочки материи, конечно, никак не могли быть душами. Потому что это совершенно не соответствовало воскресным проповедям отца Донахью, в которых, по мнению Мэддока, содержалось все теологическое знание, которое было нужно обыкновенному человеку.
