В углу двора росло несколько акаций, и земля под ними была густо усыпана конским навозом. Тут в жаркие дни располагались в тени лошади, которых объезжал отец. Они стояли, опустив головы, отставив заднюю ногу, и отгоняли хвостом мух, привлеченных запахом навоза.
Неподалеку от акаций была калитка, выходившая на покрытую грязью дорогу, за которой еще сохранился небольшой участок зарослей, где нашли прибежище несколько кенгуру, упрямо не желавшие отступить в менее населенные места. В тени деревьев укрылось небольшое болотце, где водились черные утки и откуда в тихие ночи доносился крик выпи.
— Водяной сегодня разгулялся, — говорил отец, но меня эти звуки пугали.
Лавка, склад, почта и школа находились примерно в миле от нас — на дороге, где на расчищенных участках расположились богатые молочные фермы миссис Карузерс.
Над поселком возвышался большой холм — гора Туралла. Он густо оброс кустарником и папоротниками, а на вершине его находился старый кратер, в который детвора скатывала большие камни; они катились, подпрыгивая и ломая папоротники, пока где-то далеко внизу не достигали дна.
Мой отец не раз взбирался верхом на Тураллу. Он говорил, что лошади, объезженные на склонах горы, крепче держатся на ногах и стоят на несколько фунтов дороже, чем лошади, объезженные на равнине.
Я поверил этому твердо и непоколебимо. Все, что отец говорил о лошадях, запечатлевалось в моем сознании и становилось такой же неотъемлемой частью моего существа, как мое имя.
Вкатывая мою коляску в конюшню, отец рассказывал мне:
— Сейчас я объезжаю жеребчика, который здорово белки показывает. А уж если лошадь показывает белки, так, значит, любит лягаться, да так, что и у комара, кажется, могла бы глаз выбить. Эта животина принадлежит Брэди. И когда-нибудь она его убьет, помяни мое слово. Стой смирно! — крикнул он лошади, которая рванулась вперед. — Вот погляди только — так и норовит лягнуть. Я уже приучил его к узде, но, вот когда придется запрячь его в линейку, бьюсь об заклад — он себя покажет: будет рвать и метать как бешеный.
Отец отошел от меня и, приблизившись к лошади, стал поглаживать ее по вздрагивающей спине.
— Спокойно, спокойно, старина, — говорил он тихим голосом, и лошадь через минуту уже перестала волноваться и повернула голову, чтобы посмотреть на него. — Когда я буду приучать его к упряжи, надену на него особый ремень, чтобы не брыкался, — продолжал отец. — А что он посмотрел на меня — это ничего не значит.
