— От этого боль проходит.
— А! Вот в чем дело! — воскликнул он. — Каким же образом она проходит?
— Я ничего не чувствую. Голова кружится — и все, — объяснил я.
Он больше не сказал ни слова, но немного погодя я услышал, как он говорил сиделке Конрад, что нужно что-то предпринять.
— Он терпеливый парнишка, — говорил Энгус. — Если бы ему не было плохо, он не стал бы этого делать.
Вечером сестра сделала мне укол, и я спал всю ночь, но на следующий день боль продолжалась; мне дали порошок аспирина, велели лежать спокойно и стараться заснуть.
Я выждал, пока сиделка вышла из палаты, и начал снова мотать головой. Но она ожидала этого и все время наблюдала за мной через стеклянную дверь.
Ее звали сиделка Фриборн, и все ее терпеть не могли. Она была исполнительной и умелой, но делала только то, что полагалось, и ничего больше.
— Я не прислуга, — сказала она одному больному, когда тот попросил ее передать мне журнал.
Если к ней обращались с какой-нибудь просьбой, которая могла задержать ее хоть на минуту, она отвечала:
— Разве вы не видите, что я занята?
Она быстро вернулась в палату.
— Несносный мальчишка! — сказала она резко. — Сейчас же прекрати это! Если еще раз вздумаешь трясти головой, я скажу доктору, и он тебе задаст. Ты не должен этого делать. А теперь лежи спокойно. Я послежу, как ты себя ведешь.
И крупными шагами она направилась к двери, плотно сжав губы. У порога она еще раз оглянулась на меня:
— Запомни, если я тебя еще раз застану за этим занятием, тебе несдобровать!
Энгус проводил ее сердитым взглядом.
— Слыхал? — спросил он Мика. — А еще сиделка! Подумать только! Черт знает что…
— Она, — Мик презрительно махнул рукой, — она сказала мне, что я болен симулянитом. Я ей покажу симулянит. Если она еще раз меня заденет, я найду, что ей ответить, вот увидишь. А ты, Алан, — крикнул он мне, — не обращай на нее внимания!
У меня началось местное заражение в бедре — там, где гипс врезался в тело, — и через несколько дней я почувствовал, что где-то на ноге лопнул нарыв. Тупая боль в пальце в этот день была почти невыносима, а тут еще прибавилось жжение в бедре… Я начал всхлипывать беспомощно и устало. А потом заметил, что Энгус с беспокойством смотрит на меня. Я приподнялся на локте и взглянул на него, и в моем взгляде он, должно быть, прочел овладевшее мной отчаяние, потому что на его лице внезапно появилось выражение тревоги.
— Мистер Макдональд, — сказал я дрожащим голосом, — не могу я больше терпеть эту боль. Пусть перестанет болеть. Кажется, мне крышка…
