Первым в камеру вошёл человек в бешмете чёрного сукна, плотно облегающем необыкновенно длинное туловище. Гость огляделся цепким взглядом чёрных глаз и, сняв с головы баранью шапку, сказал, не поворачивая к дверям головы:
— Спят, хозяин. Входи…
— Зоха! — как имя собственной беды, выдохнул осунувшийся Каштанка. — Отгуляли воры..
— Надзиратель? — спросил недоумённо Упоров.
— Зоха-то? Нет, сука!..
На пороге появился ещё один гость. На этот раз необыкновенно располагающий человек в надраенных, без единой морщинки хромовых сапогах. Он озирал мир полными сдержанной нежности голубыми глазами, и возникало невольное желание ему улыбнуться. Гость был солнечный, откровенно счастливый и составлял полную противоположность Зохе…
— Салавар — главная сука Советского Союза! Это гроб, Вадим!..
— Кто им позволил? Где надзиратели?!
— Не шуми. Они по запарке и фраера замочить могут. Салавар нынче — и судья, и надзиратель. Трюмиловка!
… В камеру входили новые люди, по большей части крупные, сытые. Они сжимали в руках стальные забурники. Каждый сразу занимал свою позицию, оставляя место вокруг себя для замаха и удара…
Под конец двое здоровых мужчин внесли лист железа, а третий — две кувалды с железными ручками.
— Зачем всё это? — едва слышно спросил Упоров.
— Сказано — трюмитъ будут.
… -Я, признаться, крови не терплю, — уже смиренно молвил Ерофей Ильич (Салавар. — А. С.). — Потому прошу этих преступников смягчить участь свою покаянием… Раскаяние не может быть актом формализма… Человек должен внутренне так настроить себя, чтобы вести другую жизнь и поиметь большое отвращение к прежнему скверному существованию. Но ежели в вас не искоренена склонность к желанию блатовать…
Снова был короткий взгляд, укоряющий слушателей за непослушание, и с мукой произнесённые слова:
— … Готовьтесь к худшему.
Лежащего Заику растянули на залитом кровью полу, придавив сверху листом железа. Вор попытался подняться, но две кувалды обрушились на то место, где находились почки. Удары сыпались, не переставая, наполняя камеру гулом. Лицо зэка корчилось в немых стенаниях…
Салавар поднял руку. Гул смолк. Молотобойцы отошли в сторону, тяжело дыша и косясь на погнутое железо.
— Поднимите!
До неузнаваемости преображённого испытанием зэка держали под руки… Было очевидно — он почти умер, стоит в сумраке перед вечной ночью, а руки его, как руки слепца, пытаются что-то нащупать перед собой.
— Надеюсь, дружеская критика понята правильно?
Вор с трудом вобрал в себя воздух и выдохнул с кровавым
