Когда я открыл дверь, в квартире было темно. В кровати угадывались очертания Корины.
Было так тихо и беззвучно, что я даже немного удивился. Я подошел к кровати и встал рядом с ней. Она казалось такой спокойной. И такой бледной. В голове у меня раздалось тревожное тиканье, тиканье, обычно ведущее к какому-то выводу. Я наклонился к ней и поднес лицо к ее губам. Чего-то не хватает. Тиканье становилось все громче и громче.
– Корина, – прошептал я.
Никакой реакции.
– Корина, – повторил я чуть громче и услышал в своем голосе то, чего никогда прежде не слышал: беспомощные пронзительные нотки.
Корина открыла глаза.
– Иди сюда, мой медвежонок, – прошептала она, обвила меня руками и затащила в кровать.
– Сильнее, – шептала она. – Я не развалюсь на части, ты ведь знаешь.
Нет, думал я, ты не развалишься на части, и мы, и все это не развалится на части. Потому что именно этого я и ждал, именно к этому я и готовился. Смерть – единственное, что может все разрушить.
– О Улав, – шептала она. – О Улав.
Лицо ее сияло, она улыбалась, но глаза Корины были наполнены слезами. Ее груди белыми, неимоверно белыми волнами ходили подо мной. И хотя в тот момент она была так близко ко мне, что ближе уже некуда, мне казалось, что я вижу ее так же, как в первый раз, на расстоянии, за окном в доме на другой стороне улицы. И я думал, что человека невозможно увидеть более обнаженным, чем в то время, когда он не знает, что за ним следят и его изучают. Меня она таким никогда не видела. Может, никогда и не увидит. И в тот же миг меня осенило. У меня еще оставались мои листочки, письмо, которое мне никак не удавалось дописать. Если оно попадется на глаза Корине, она может все неправильно истолковать. И все же странно, что сердце мое забилось быстрее из-за такой ерунды. Листочки лежали под подносом со столовыми приборами в ящике кухонного стола, и крайне маловероятно, что кто-то его будет двигать. Но я все равно решил выкинуть эти бумажки при первой возможности.
– Да, так, Улав.
Когда я кончил, из меня словно что-то вырвалось, не знаю что, но поток спермы вымыл это из моего организма. Я лежал на спине и тяжело дышал. Я изменился, только не знал как.
Корина склонилась надо мной и поцеловала в лоб.
– Как ты себя чувствуешь, мой король?
Я ответил, но мокрота в горле мешала мне говорить.
– Что? – рассмеялась она.
Я прокашлялся и повторил:
– Я голодный.
Она засмеялась громче.
– И счастливый, – добавил я.
Корина не переносила рыбу, у нее всегда была аллергия на рыбу, это у нее в роду.
