— Саша, позволь представить тебе Дмитрия Дурасова. Он представляет интересы продавца, который хотел бы сохранить анонимность, — сказала Анна.
— Господин Дурасов, рад с вами познакомиться. Надеюсь, вам все здесь придется по вкусу. Как вы, вероятно, успели заметить, у нас есть даже настоящий чай.
Саша говорил на том русском языке, который был уже основательно подзабыт в бывшем Советском Союзе. После революции «правильный» русский язык, сохранившийся в среде эмигрантов, был вытеснен упрощенным и грубоватым наречием. А Саша по-прежнему говорил на языке, который преподавали в петербургской гимназии, где учился его дед.
Язык этот, благозвучный и утонченный, был заклеймен советской системой образования как «дворянский» и «далекий от народа».
— Да, я вижу. Большая редкость в Нью-Йорке. Рад вас видеть, ваше высочество, — произнес Дурасов, протягивая Саше руку.
Он говорил отрывисто, «по-советски», но это была речь образованного человека. Приятная славянская внешность, темные волосы, правильные черты лица и чуть азиатский разрез глаз, весьма часто встречающийся в Москве. Люсиль была несправедлива: его кожаное пальто было от Гуччи и в России, вероятно, стоило больших денег. В общем, Дмитрий выглядел вполне пристойно и не вызывал подозрений. Саша вздохнул с облегчением. Многие из его новых русских клиентов проявляли повышенную нервозность, словно опасаясь, что их поймают на чем-то незаконном. Они часто настаивали на немедленной продаже или пытались сбыть краденое. Дмитрий же держался совершенно непринужденно, что, по мнению Саши, было характерно для двух типов людей: тех, кто принадлежит к привилегированному классу, и тех, кто считает себя выше закона.
— Мы с Сашей заинтригованы вашей вещью. Можно узнать, что это такое? — спросила Анна, жестом приглашая их сесть за длинный стол.
— Это статуэтка, — ответил Дмитрий. — Очень ценная. И никому не известная.
— Неизвестных статуэток не существует, — с уверенностью заявил Саша. — Во всяком случае, у нас в семье таких не было.
— Ну что ж, пусть вещь говорит сама за себя, — с улыбкой произнес Дмитрий, доставая легко узнаваемую шкатулку Фаберже.
Саша с удивлением отметил, что ящичек обтянут белым бархатом, которому время и прикосновения рук придали слегка кремоватый оттенок. Обычно objets de fantaisie[5] Фаберже помещали в шкатулки из светлого падуба, а для серебра и тяжелых предметов использовался более прочный дуб. Бархатные шкатулки предназначались только для императорских пасхальных яиц и ювелирных украшений, сделанных по особому заказу.
