После чего господин Кубе почему-то снова соизволил вскочить, но Ээва продолжала: «Это мой брат. Мы приехали к вам для того, чтобы полностью выяснить вопрос о долгах моего несчастного мужа. И для того, чтобы узнать, что в этой связи могу сделать я».
Я уже заранее представил себе, что главный фискал разведет в стороны свои холеные руки и с кислым видом начнет объяснять, как безнадежно, увы, обстоит дело с долгами господина Бока. А вместо этого тайный советник вышел с радостной улыбкой из-за своего стола, сел в кожаное кресло напротив Ээвы и сияя сказал:
— Милостивая государыня, для меня несказанно большая радость иметь удовольствие обрадовать вас! Да-да! Самым неожиданным образом. Мы привели долги вашего супруга в равновесие. Теперь уже не сто тысяч. А только сорок. Что составляет немногим больше половины стоимости вашего Выйсику. Если мы причислим сюда движимость, то даже меньше половины. Мы установили: поместье приносит в год все же пять с половиной тысяч дохода. Так что я счастлив, madame, сообщить вам: никакого аукциона не будет. И ваши три тысячи в год вам обеспечены.
— Мне, разумеется, очень радостно это слышать, — сказала Ээва. И я видел, как облегченно она вздохнула. — Но позвольте поинтересоваться, куда исчезли остальные шестьдесят тысяч?
— Ммм… Видите ли, главный кредитор вашего мужа сообщил, что отказывается от своего требования. Он зачеркнул долг господина Бока.
— Шестьдесят тысяч? — переспросила Ээва почти шепотом. Я понял, что, не переспросив, она не могла этому поверить.
— Точно так, — со сладкой улыбкой ответил господин Кубе.
— И кто же этот кредитор? — спросила Ээва.
— …Это… — главный фискал смотрел на свои чуть залоснившиеся на коленях светлые панталоны и вдруг уставился на Ээву (с таким видом, что, мол, интересно, а ты и в самом деле не знаешь, кто это?). — Господин граф Штединк.
— Ах, вот как! — сказала Ээва без особого, как я заметил, удивления, как будто такой поступок со стороны графа Штединка вполне можно было допустить. Она еще добавила — Со стороны графа это поистине гуманный поступок.
Помню, когда мы вышли из замка на раскаленную солнцем улицу и переходили булыжную площадь, я спросил:
— Шестьдесят тысяч?! Сейчас, когда все дворянство от нас шарахается, как от прокаженных… А кто он, этот граф?
— Понятия не имею, — сказала Ээва, — я впервые слышу фамилию Штединк.
Четверг, 30
Всю неделю не было у меня времени вынуть эту тетрадь из тайника. Ибо у нас опять землетрясение. Как будто то, что я писал здесь о потрясениях десятилетней давности, повлекло за собой новые.
