И грусти ранняя на мне печать;
И как я мучусь, знает лишь творец;
Но равнодушный мир не должен знать.
…Отложив книжку, Алена представляла себе, как они со студентом-готом рука об руку идут по улицам. Холодные и гордые, с печатью грусти на челе, понятной лишь поэтам вроде Лермонтова и лорда Байрона. Одинокие в этом равнодушном мире, чей век ничтожен в сравнении с вечностью. И ждала случая, чтобы столкнуться с предметом своего обожания, якобы случайно, лицом к лицу и продемонстрировать на собственном лице мировую скорбь.
Ждать пришлось недолго – они в самом деле чуть не столкнулись, причем совершенно случайно. Алена возвращалась домой вместе с Егором, которого забрала с продленки. Тут Егору вздумалось сыграть в братца Иванушку из сказки: он превратился в козленочка и запрыгал через лужи, да еще выбирал те, что пошире. Сестрица Аленушка безуспешно пыталась его удерживать и время от времени переходила на бег, лавируя между лужами. Разогналась и слишком поздно заметила, что навстречу идет ее кумир с таким же бледным и одетым в черное спутником – наверное, товарищем по мировой скорби. Они шли вдоль железной ограды по кромке самой широкой из луж, что попались в тот день на Аленином пути. Затормозить она никак не успевала и, уворачиваясь от столкновения, совершила через лужу прыжок, которому позавидовал бы горный козел.
Студент-гот рассеянно взглянул на нее, потом на Егора и негромко сказал своему спутнику:
– Какие жизнерадостные дети.
За эти оскорбительные слова Алена немедленно разлюбила студента-гота, а заодно и стихи о смерти. Меловую пудру с негодованием зафутболила под кровать. И на следующий же день влюбилась – тоже всерьез, даже серьезней – в одного десятиклассника. Рыжий, кудрявый и веснушчатый, по части внешнего облика он, конечно, проигрывал студенту-готу; зато имел поистине стильное, а главное, оригинальное увлечение: коллекционировал открытки Зарубина. Пошарив по Интернету, Алена выяснила, что Зарубин был художником-мультипликатором и рисовал поздравительные открытки по сюжетам своих мультфильмов – старых-престарых, которые помнят только самые древние пенсионеры. Почему-то его открытки считались раритетами и ужасно дорого ценились. В чем их ценность, Алена постигнуть не могла; по этой причине увлечение десятиклассника казалось ей еще более солидным. Кроме того, он намеревался со временем сколотить коллекцию старинных денег: ассигнаций и монет. Он просто бредил всякими коллекциями. Оригиналы, которые тратят все свои сбережения и жизненные силы ради одной-единственной цели – заполонить свой дом как можно большим числом однотипных предметов, – вызывали у него неописуемый восторг. Он запросто осилил бы кандидатскую диссертацию на тему коллекционирования; а уж если бы запустить его во Дворец культуры, битком набитый любознательной публикой, он закатил бы лекцию часов на шесть. Как миссионер перед дикарями, проповедовал бы он о великих ценностях: марках, выпущенных в единственном экземпляре, «пробных» деньгах, не попавших в обращение, и золотой индийской монете в двести мохуров весом более двух килограммов. Попутно публика обогатилась бы сведениями о юбилейных значках, редких орденах и геральдических нагрудных знаках. Самые мужественные слушатели, которые досидели бы до конца лекции – конечно, если бы такие нашлись, – обратились бы в истинную веру и без промедления начали охоту за уникальными монетами, марками и значками, обязательно с винтовым креплением.
