Вот уже две с небольшим недели Найяр жил в покоях своей любовницы и единственной возлюбленной, Сафиллины Тиган, пропавшей месяц назад. В ее смерть герцог упорно не желал верить. Тому были доказательства и прежде всего слова, неосторожно брошенные ее похитителем и предателем, которому его сиятельство доверял, таргом Фрэном Грэиром: "Одну забрал, вторую не отдам".
Именно воспоминания об этих словах внезапно успокоили его на берегу моря, где ему пытались подсунуть сгоревший труп какой-то бабы. Мысль, что это действительно была Сафи, Найяр упорно гнал от себя. Не хотел верить, не мог.
— Она живая, — твердил он, гоняя следопытов. — Ищите, — требовал герцог, и наемники врывались в каждый дом в рыбацкой деревушке, где он догнал беглецов.
Какой-то старик здорово отходил клюкой его воина, когда тот ворвался к нему в хлипкий домишко. Тот же дед без всякого страха рассказал безумствующему от горя герцогу о неком Эри, которого подобрал на берегу десять лет назад. И даже про Сафи сказал. Впрочем, вывернуться бы хрычу и не удалось, потому что его соседка, которая отдала Сафи корзинку с рыбой на глазах Найяра, трясясь и заикаясь, сразу указала на дом старика. Так же нашли брошенную лошадь и все, следы оборвались, словно проклятый вор растворился в воздухе. Хотя, какой воздух, когда море рядом.
Он ушел по морю. В этом не было никакого сомнения, взял лодку и ушел. Далеко на рыбацкой лодке не уйдешь, значит, выбрался на берег где-то неподалеку, но погоня ничего не дала. И сейчас по соседним государствам рыскали шпионы, отыскивая Грэира. Пометавшись, Найяр вернулся во дворец в столице и сразу ушел в покои своей возлюбленной, откуда не выходил всю первую неделю. Лежал на ее кровати, пытаясь отыскать ее запах на подушках, и все молил и молил богов о помощи.
Ничего не хотелось, не разговаривать, не смотреть на придворных, не слышать человеческие голоса. Только лекарь сумел прорваться к его сиятельству. Осмотрел, оставил настойку и сбежал, когда об стену, рядом с его головой, разбилась склянка с зельем. Найяр не желал успокаиваться, он хотел чувствовать свою боль. Мужчина казнил себя за то, что не смог удержать в руках Сафи, когда сумел, казалось, вернуть. Все его несдержанность и ненависть к отказам… Герцог зверел, когда слышал "нет" на свои желания. А она не просто говорила — нет, она желала ему смерти, ненавидела, презирала, брезговала и сопротивлялась.
— Несдержанный дурак! — рыкнул герцог, вскакивая с кресла.
