– А ну стой! – зачем-то крикнул Гершельзон, поворачиваясь на звук. Из-за куста вскочил немец в офицерской форме с совершенно измождённым лицом. Танкист не торопился поднять руки, наоборот, шарил где-то внизу.
«Пистолет вынимает!» – догадался Иван и нажал на спусковой крючок. Не тут-то было! Автомат молчал.
«Заклинило», – с ужасом подумал лейтенант, метнулся к немцу и, прежде чем тот успел что-либо предпринять, ударил левым боковым в челюсть, да с такой силой, как никогда не бил на ринге. Аж кулак заныл! Фашист нелепо дёрнулся и, взмахнув руками, рухнул на землю.
– Ко мне! Окружай! – закричал политрук, приходя в себя от первого шока.
Со всех сторон послышалось дружное «Ура!» и невнятные звуки короткой рукопашной схватки.
– Товарищ лейтенант! – подскочил к нему Григорьев. – А что же вы не стреляли?
– Автомат заклинило.
– Так вы ж его, того… с предохранителя не сняли, – ухмыльнулся вестовой.
– Ну и ладно, – чуть обиженно ответил Гершельзон, закидывая за спину оружие. – И так управился. Вон, отдыхает, красавец!
Они заглянули за куст, где в глубоком нокауте валялся немец. Представшая их взору картина была до того нелепа, что не расхохотаться просто не было сил. Матёрый гитлеровец с железным крестом на груди лежал со спущенными штанами. Рядом с очень внятным объяснением того, почему его не было в танке.
– Ты гляди! – держась за живот, хохотал ефрейтор. – Немчина-то на дерьмо изошел.
– До чего народ предусмотрительный! – вторил ему политрук, указывая на грязные обрывки карты. – Ишь! И бумаги с собой прихватил.
Он вдруг перестал смеяться.
– Григорьев, ты гаубицы слышишь?
– Так точно, товарищ лейтенант.
– А ведь пять минут прошло.
– Прошло… Ну слава богу! Значит, успели!
Солнце ласково освещало зеленые, облупившиеся стволы гаубиц, еще горячие после утреннего боя. Сейчас от дивизиона осталось лишь три исправных орудия, но главная задача была выполнена: немцы не прорвались. Майор Певчих сидел на пустом зарядном ящике посреди зарослей сирени и с интересом разглядывал пленного офицера. Лицо немца было зеленоватым, взгляд страдальческим. Казалось, даже плен донимал его меньше, чем боль в животе.
– Иван Осипович, – повернулся к политруку командир дивизиона. – Наш-то санинструктор его смотрел?
– Так точно. Дал ему отвар из дубовой коры.
– Ну а сейчас-то он говорить может?
– Да вроде может.
Лейтенант Гершельзон, закончивший перед войной третий курс факультета иностранных языков, переадресовал вопрос пленному. Тот утвердительно кивнул.
