Уайлд включил радио и нашел программу с балладами. Потом разделся и принял душ. Сквозь жалюзи в ванной он наблюдал за великоватым бикини. Он задумался о Джоселин и шлепнул себя по бедру, чтобы вернуться к действительности. Размышлять об этой девочке, этой нимфетке с маленькими грудками, которые стали видны, когда она поднялась на колени и начала отряхивать песок с плоского животика, казалось неплохой идеей. Но не для того, чтобы она напоминала ему Джоселин. Мышцы на ее бердах напряглись, когда она встала на колени. У Джоселин были похожие бедра. А еще у нее были такие же прямые каштановые волосы до плеч. Только выражение лица у девочки было другое, она все время улыбалась.
Раздался стук в дверь, и вошел Джимми с коктейлем:
— Полторы унции бакарди, три четверти унции французского, три четверти унции итальянского, один лайм. — Он подождал.
Уайлд позволил холодной жидкости проскользнуть в горло и превратиться в огонь.
— Я еще сделаю из вас настоящего бармена, Джим.
— Портье просил меня передать, что вам звонила мисс Хартман, мистер Вэйн. Сразу после ленча. Она говорит, что приедет рано. В половине восьмого.
Уайлд кивнул.
— Вы отправитесь куда-то ужинать, мистер Вэйн? У нас будет черепаха.
Уайлд проглядел меню. Еще оно предлагало груши и авокадо. И кокосовое мороженое. Он не думал, что у Хартманов ему предложат что-нибудь равноценное, и вздохнул:
— Я поем в городе, Джимми.
Он выключил радио, встал у окна и начал смотреть на маленькое бикини. Девочка лежала на спине, подложив руки под голову и подняв одну ногу. Она лежала так слишком долго. На ее коричневом от солнца теле виднелась полоска обгоревшей розовой кожи. Бедняжку ждет бессонная ночь. Он допил бокал и тоже лег на спину на постели, уставившись в потолок. Потолок был белый и хорошо переносил превратности погоды.
Он думал о Хартмане. По его прикидкам Хартман весил около двухсот пятидесяти фунтов. У него была одышка, он двигался словно в задумчивости, реакции у него были тоже замедленные, но он все еще мог ударить по мячику для игры в гольф с невероятной силой. Было бы ошибкой играть в игрушки с Хартманом. Эти громадные руки могли крушить с медвежьей силой. Хартмана следовало уничтожить, быстро и тихо. Для этого требовалась только ненависть. Но не знание причины, хотя в случае с Хартманом было нетрудно догадаться.
А Хильда? Уайлд закурил и выпустил дым в потолок. Хильда осложняла дело. Она была слабым звеном в вооружении Хартмана и к тому же уступила Чарльзу Вэйну. Женщины, подобные Хильде Хартман, всегда уступали Чарльзам Вэйнам мира сего. Такова была схема — взращивание ненависти к себе, к своей работе, к стоящим над ним людям, которая на этот раз помогала ему заставить себя возненавидеть Хартмана. Возненавидеть достаточно, чтобы убить. Но ненависть больше не давалась ему легко. Возможно, потому, что это был Барбадос с его расслабляющей атмосферой. А скорее всего, просто потому, что десять лет — слишком долгий срок. Палачи должны быть очень молодыми, высокомерными и бесчувственными, осознающими только свое собственное бессмертие.
