В зоне выдач появился Бумажкин. Хотел было что-то сказать и даже уже открыл рот. Но новый взрыв безудержного смеха остановил его. На этот раз смех был куда громче и задорнее, держался дольше, медленно утихая всхлипываниями и вздохами.
— О как, — вскинул брови Бумажкин, удивленно глядя в сторону двери. — Парни, мы клоуна выдаем?
— Кстати, занятное предположение, — произнес Старостин и, закончив с синюшной гражданкой, двинул подкат с гробом в траурный зал.
— И не просто клоуна, а заслуженного артиста цирка. Они уже минут десять ржут, и все громче, — поделился я со старшим. — Впервые такое.
— По мне, так пусть лучше ржут, чем в истериках бьются, — сказал Бумажкин, копаясь в шкафу с косметикой.
— Согласен, истерики нам тут не нужны. Слушай, Вов, а может, это она и есть, а? Истерика, в смысле, — в шутку предположил я. — Вдруг это они от горя ржут?
— Или от радости, как некоторые нынешние христиане, из протестантов, — поддержал мою гипотезу Володя. — Те, когда хоронят, такой фестиваль закатывают — почище свадьбы будет. В лучший мир провожают.
— С точки зрения религии — абсолютно логично. Вот, правда, вопрос. А что делать, если совершенно очевидно, что покойному рая не видать как своих ушей? И прямая ему дорога на сковородку.
— Что делать? Да все то же — веселиться, на радостях, что от такого нехорошего брата по вере избавились.
— Интересно, неужели они и в зале тоже смеяться будут?
— Не, в зале они соберутся и будут тихо пристойно хихикать, — так серьезно ответил Вовка, будто каждую неделю сталкивался с такими родственниками. Из открытой двери доносились высокие нотки женского смеха в аранжировке густого мужского, простуженного и с хрипотцой. Живо представив себе хихикающую компанию в строгом мраморе траурного зала, я тоже хохотнул. И подумал: «Я смеюсь над тем, как Вовка смеется над тем, как смеются те, что во дворе. А ведь они тоже над кем-то смеются. Прям матрешка».
В следующий раз я увидел группу весельчаков уже у гроба в траурном зале. Лица их были сдержанно-печальны, а дама в черном платке даже пустила не по-женски скупую слезу.
На первый взгляд все выглядело пристойно и заурядно. Но напоследок занятная компания все-таки еще раз побаловала меня яркой картинкой, доступной только наблюдательному глазу. На одной из женщин была модная черная футболка с большой блестящей звездой, вышитой стразами.
И какой-то размашистой английской надписью. Приглядевшись к аляпистым буквам, я прочитал ее. В переводе на русский она гласила: «Сегодня лучший день для тебя, чтобы быть звездой». Рядом с покойником это нехитрое изречение заиграло новым смыслом.
