Настроения не было. Вернее, оно было, но совсем не такое, какое необходимо с утра на работе. Той дело думалось о разном, но все больше про хворающую Марусю, которая хоть и была с виду обычным бульдогом, значила для нас с женой куда больше, выполняя функцию ребенкозаменителя в нашем бездетном союзе. Случайно родившееся слово «бульдочь» говорило само за себя.
Трудовое время нехотя тянулось, словно ленивый кисель. Казалось, даже притормозили настенные часы, натужно двигая минутную стрелку. И вдруг.
Мутную поволоку дождливого утра прорезал чей-то зычный раскатистый хохот. Его тут же подхватил смех еще нескольких голосов. Не прошло и нескольких секунд, как новый всплеск веселья донесся со двора сквозь приоткрытую дверь служебного входа. Потом опять, и снова, и еще раз.
— Все-таки какое веселое место — этот морг, — заметил Вовка Старостин, нанося густой слой тоналки на буро-синюшное лицо массивной старухи. — А все говорят, мол, как вы там работаете.
Смех стих, будто услышав Вовкину реакцию.
— А ведь это родня чья-то, — сказал я, меняя бритвенное лезвие в старомодном пластмассовом станке, незаменимом в руках опытных посмертных цирюльников.
— Ага, а кто же. — кивнул Старостин.
И тут же мы услышали новый дружный залп хохота. Он был громче и ярче прежних. Казалось, что весельчаков прибавилось, раскрасив их жизнерадостное многоголосье густым булькающим басом и квакающим «хи-хи-хи».
— Слушай, прям интересно. что за радость у людей такая. Дай-ка гляну на них, — не удержался я. И отложив бритву, не закончив бритья, сделал несколько шагов до двери отделения. Выглянув во двор, сразу увидел их.
Они стояли плотным кружком, рядом с катафалком, недалеко от крыльца траурного зала, прячась под навес от моросящего дождя. Человек семь-восемь, средних лет, вполне обычного вида и даже с цветами в руках. В основном мужики, но была с ними и пара дам. Одна из них в черном траурном платке, который совершенно не мешал веселиться.
— Ну да, родня, конечно. Думал, может, грузчики. — сказал я, возвращаясь к дряблым щекам мертвеца, заросшего густой седой бородой.
— Грузчики, конечно, могут. На то они и грузчики. Могут, но не будут. Ржать у морга точно не будут. Можно ведь и по башке получить, а работа нужна, — ответил Старостин.
— Интересно получается. Грузчики не могут, а родня в трауре — пожалуйста, — ухмыльнулся я.
— Так они же заказчики. А заказчиков не судят. Особенно в эпоху свободного рынка. Любой каприз, так сказать, — произнес Вовка, внимательно оглядывая результат своих косметических трудов с баночкой пудры и спонжиком в руке. — Не, пудры добавим все-таки, — буркнул он себе под нос, не слишком довольный результатом.
