Какой-то период во время войны она работала на военном заводе в Спике, но тётя Нелли настояла, чтобы Марго ушла оттуда. Нелли говорила, что работа на заводе делает Марго грубее. Мать считала, что у Марго внешность истерички, в голове у неё словно всегда гулял ветер. Она носила вечерние платья и белые танкетки. Беспрерывно курила. Глаза у неё были преувеличенно выразительными, в них светились драматичность и переутомление. Она скупала целые рулоны ткани в магазинах, пострадавших от бомбёжек. В платьях из слегка обгоревшей ткани, с бриллиантовой пряжкой на бедре и ожогом на плече, Марго выглядела жертвой пожара. Она сходила с ума по школьному учителю Симору. А однажды, в первый год войны, в квартире у тёток — это был незабываемый эпизод в их жизни — остановился голландский моряк. Он подарил Марго отрез китайского атласа. В тайне от Нелли она сшила из него саронг, в котором она ходила в женский клуб. Сквозь длинный разрез виднелись её подвязки для чулок и свисающие края трусов из зелёного шёлка.
Раз в две недели я ночевала у тёток. Перед тем, как лечь в кровать, они набрасывали прямо поверх одежды фланелевые ночные рубашки и лишь затем раздевались. Помешав кочергой в камине, снимали корсеты. Эту операцию они совершали на коврике перед камином. Чтобы расстегнуть все бесчисленные крючки и, наконец, освободиться, им приходилось долго сопеть и изгибаться. Прерывисто дыша, они торжествующе сбрасывали своё розовое облачение прямо на пол, где оно лежало, как щитки игрока в крикет, ещё сохраняя форму владелиц. Их короткие подвязки дразняще искрились на огне. Вконец обессилев, заворожённые пылающим камином, обе женщины стояли в ночных рубашках и массировали животы, дыша медленно и глубоко. Потом садились по обе стороны от каминной решётки и снимали чулки. Наконец-то на шерстяном коврике появлялись их нелепые желтоватые ноги со скрюченными — чтоб не обжечься — пальцами.
Мистер Бейнс, отец моей матери, был высок и представителен. Он управлял красильной фирмой «Гудласс Уоллс» в Ливерпуле. Мистер Бейнс стремительно продвигался по службе и коллекционировал бабочек. До войны дед плавал на пароходах, а бабушка оставалась на берегу. Ей было до него далеко. Она была маленькой, сутулой. Во рту у неё вечно была мятная лепёшка. В городе она взяла себе за привычку падать в обморок и никогда не отказывалась, если сердобольные прохожие угощали её бренди.
Мать презирала её и неизменно советовала взять себя в руки. Мамина антипатия к бабушке началась из-за собаки по кличке Билл. Билла маме подарили в детстве, разумеется при условии, что он будет прилично вести себя в саду. Бабушка не любила собак. Однажды она вытоптала все нарциссы в саду, а вину свалила на Билла. На следующий день дед, скрепя сердце, сплавил куда-то собаку. Отец говорил, что мать просто несёт чепуху: «Старый педрило воспользовался возможностью, — говорил отец. — Чтоб такой скряга тратил деньги на собачью жратву!»
