— Слезь с меня. И тварюжину сбрось, раздавите.
Ная сползла по меховой спине, кое-как стянула с привратника за хвост мертвое животное. Тяжелый однако, поганец. И сильнючий, чуть их двоих не уделал. Привалилась спиной к скале рядом с Радкуром.
— Живой?
— Вроде.
Вот именно — вроде. Одежда изодрана, сам весь в крови. Глубокие борозды от когтей пролегли через плечо, лицо исцарапано. Левая рука то ли ранена, то ли выбита в локте, еле оперся на нее.
— Тебя надо перевязать.
— Пустяки, — отмахнулся Скорняк. Мазнув взглядом по девушке, передумал. — Хотя… перевяжи.
Ная сперва подошла к мертвому зверю, выдернула кинжалы, обтерла об шкуру и сунула в ножны. Оружие должно быть под присмотром и рядом с рукой. Вон Скорняк — помят, измучен, а «Сумрака» из ладони не выпускает. Мало ли…
Котомка с припасами, сброшенная с плеча перед схваткой, валялась на тропе рядом с посохом. Окованный с концов посох в умелых руках — оружие страшное, но в свалке более действенен нож. Колдунья выудила неизменный в обходах набор: полотняные полоски для перевязки и обезболивающую мазь. Укоряюще пожурила Хро, усевшегося на один из валунов:
— Что же ты не предупредил?
— Он предупредил. Благодаря ему и заметил соскочившего с карниза скалы карака, — вступился в защиту ястреба Радкур. — Вот только, что животное пещер и подземелий на поверхности делало? Что его выгнало наружу?
— Узнаем.
Ная сняла со Скорняка волчью безрукавку, развязала ремешок, помогла освободиться от рубахи. Карак подрал привратника изрядно. Когти исполосовали тело вдоль и поперек, добавив новых шрамов к уже имеющимся. Но рука была повреждена сильнее всего. Ею требовалось заняться вперед.
Обрабатывать раны было не в первой, наловчилась за семь лет, не счесть скольких привратников выходила за это время. Колдовство колдовством, но порой больше помогают заботливые женские руки.
Промыть, смазать бальзамом, перевязать. Ничего сложного, если бы не пристальный взгляд Радкура, от которого в груди холод сливается с жаром. Ну зачем он на нее так смотрит? Пальцы вздрагивают и замирают, когда его ладонь нежно сжимает их.
— Ная… — она опускает голову, ждет. Боится и желает услышать правду. Слова даются ему нелегко. Голос звучит приглушенно, с хрипотцой. — Впервые я не знаю, что делать. Умом понимаю, что не должен любить тебя и разжигать ответные чувства. А отказаться, уехать, не видеть больше, не касаться — не могу. Будь моя воля, увез бы тебя куда-нибудь в тихий уголок гор, и жили бы там, в любви как муж и жена. Но мы те, кто есть. Мы не принадлежим себе и своим желаниям. Мы люди цели и долга и идем дорогой своей судьбы и обязательств. Нам не дано выбирать, потому что давно уже все выбрали и решили. Ты меня понимаешь? — девушка кивнула. — У нас нет права на счастье. Наша любовь отравлена смертью.
