Балагур находился со всеми вместе и в тоже время словно отсутствовал, держался отчужденно, совсем не участвовал в разговоре, не сыпал привычно шутками. Присев на валун, угрюмо пялился на вершины гор. Но видел ли он их? Чувствуя его настроение и висевшее между ним и Наей напряжение, друзья сообразительно закруглились с прощанием. Быстро обняли девушку, пожелали не лезть больше ни в какие драки и не сгибаться ни под какими бурями и отправились к телегам своих кланов.
Ная присела рядом с Тэзиром. От его молчания хотелось удавиться. «Ну съязви, обругай, нахами, только не молчи. Не молчи так». Но он сказал совсем другое, что уж лучше бы, наверное, молчал.
— Я думал будет легче расстаться, если мы проведем ночь вместе… Но стало только хуже.
— Ты обещал.
— Обещал, — кивнул он. — Но как уехать после того, что было между нами? — балагур резко развернулся к ней, обхватил ладонями лицо девушки. — Поедем со мной! Ведь ты мне почти жена после обряда и этой ночи. Она все изменила, особенно теперь, когда нас не ждет наказание забвением. Поедем!
Ная покачала головой.
— Почему?! Я уговорю Призванного отпустить тебя. Или сомневаешься во мне? Я изменюсь! Клянусь! Перестану шутить, стану серьезнее, таким, каким ты хочешь.
— Но тогда это уже будешь не ты. Не тот балагур, который выводит меня из себя… и который нравится. — Она отвела глаза в сторону. — Эта ночь ничего не изменила, Тэзир. Я по-прежнему отмечена Незыблемой, по-прежнему плачу смертью за любовь. Убивать тебя не хочу и не стану. Хватит того, что этой ночью поступила подло. Не проси стать еще большей сукой, чем я есть.
— Я сам того желал.
— Мы часто желаем того, что ведет нас к гибели, отказываясь понимать это. Ты отмахиваешься от правды, но мне не забыть — кто я. И каждый раз, когда ты станешь прикасаться ко мне и целовать, знание, что я отнимаю твою жизнь, будет жечь меня изнутри. Уж лучше дирк в сердце.
Тэзир понурил голову, замолчал тяжело. Ну как отпустить его такого? Ная качнулась к нему, уткнулась лбом в грудь. Руки балагура обняли ее, губы прижались к макушке. И пусть Коркея с усмешкой смотрит на них с телеги, а другие делают вид, что ничего не замечают. Пусть. Их осудит только глупец, ничего не понимающий в жизни. Да она и сама ничего не понимала ни в ней, ни в любви. И любовь ли это? Может, права Коркея, и это говорит просто ее сучья натура — держать на привязи мужчину? Но почему же тогда самой больно и тяжело?
Затрубил рог. Колдуны расселись по телегам. Тронулся первый возок.
