-- Как вы думаете, Андреа,-- спросил Бельтраффио,-- скоро ли мессер Леонардо кончит машину?
-- А Бог его знает,--ответил Салаино, насвистывая песенку и поправляя атласные, шитые серебром, отвороты
новых башмаков.-- В прошлом году два месяца просидел, и ничего не вышло, кроме смеха. Этот косолапый медведь Зороастро пожелал лететь, во что бы то ни стало. Учитель его отговаривал, но тот заупрямился. И представь, взобрался-таки чудак на крышу, обмотал себя по всему телу связанными, как четки, бычачьими да свиными пузырями, чтобы не разбиться, если упадет,-поднял крылья и сначала вспорхнул, ветром его понесло, что ли, а потом сорвался, полетел вверх ногами -- и прямо в навозную кучу. Мягко было, не расшибся, а только все пузыри на нем сразу лопнули, и такой был гром, как от пушечного выстрела,-- даже галки на соседней колокольне испугались и улетели. А новый-то наш Икар ногами болтает в воздухе, вылезть не может из навозной кучи!
В мастерскую вошел третий ученик Чезаре да Сесто, человек уже немолодой, с болезненным желчным лицом, с умными и злыми глазами. В одной руке держал он кусок хлеба с ломтем ветчины, в другой -- стакан вина.
-- Тьфу, кислятина 1-плюнул он, поморщившись.-- И ветчина, как подошва. Удивляюсь: жалованья две тысячи дукатов в год-и кормит людей такою дрянью!
-- Вы бы из другого бочонка, что под лестницей, в чулане,-- молвил Салаино.
-- Пробовал. Еще хуже. Что это у тебя, опять обновка?--посмотрел Чезаре на щегольской берет Салаино из пунцового бархата.-- Ну и хозяйство у нас, нечего сказать. Собачья жизнь! На кухне второй месяц свежего окорока не могут купить. Марко божится, что у самого мастера ни гроша -- все на эти крылья окаянные просаживает, в черном теле держит всех,-- а деньги-то, вот они где! Любимчиков задаривает! Бархатные шапочки! И как тебе не стыдно, Андреа, от чужих людей подачки принимать? Ведь мессер Леонардо тебе не отец, не брат, и ты уже не маленький...
-- Чезаре,-- сказал Джованни, чтобы переменить разговор,-- намедни вы обещали мне объяснить одно правило перспективы, помните? Учителя мы, видно, не дождемся. Он так занят машиною...
-- Да, братцы, погодите,-- ужо все в трубу вылетим с этой машиною, чтобы черт ее побрал! А, впрочем, не одно, так другое. Помню, однажды, среди работы над Тайной Вечерей, мастер вдруг увлекся изобретением новой машины для приготовления миланской червеллаты -- белой колбасы из мозгов. И голова апостола Иакова Старшего так и осталась неоконченной, ожидая совершенства
