– Что произошло между тобой и Блейком? – вдруг спросила Одри, резко нарушив его праздник жалости к себе. В ее огромных глазах мерцало сострадание и любопытство. И что-то еще… Едва уловимая тревога.
Нет. Он не мог говорить с ней на эту тему. Какая разница, когда Блейк уже мертв?
– Мы просто… отдалились друг от друга.
Две изящные линии появились у нее между бровями.
– Я не понимаю, почему он ничего не сказал. Не попросил меня прекратить эти поездки. Столько лет. Это не похоже на него.
– А ты думала, он заставит тебя продемонстрировать твою преданность?
По лицу Одри было видно, что она рассматривала широкий спектр вариантов.
– Он знал, зачем я приезжала сюда. Он бы сказал мне, если в этом больше не было необходимости.
Необходимость. Пузырь скрытой надежды наполовину сдулся. Мысль, что она приезжала каждый год, только чтобы угодить мужу, обожгла его.
– Что-то должно было случиться, – настаивала она. – Инцидент? Ссора? Обидные слова?
– Одри, оставь это в покое. Какое это имеет значение теперь, когда его нет?
Она наклонилась вперед, нависнув над ореховой крошкой уничтоженных роллов.
– Во-первых, я никогда не понимала, почему вы были друзьями. Вы с Блейком такие разные.
– Противоположности притягиваются? Но мы не были настолько разными. – По крайней мере, вначале.
Но ее всевидящие глаза ухватились за тайну и не собирались сдаваться просто так.
– Он делал много вещей, которых ты не одобрял, – рассуждала она. – Я пытаюсь представить себе, что могло настолько оттолкнуть тебя от него.
Ее неосознанная солидарность согрела его.
– Почему ты решила, что виноват он, а не я?
Ее губы скривились.
– Я знаю своего мужа, Оливер. Все его недостатки.
И это был, наверное, самый удобный момент, чтобы спросить:
– Почему ты вышла за него замуж?
– А почему люди обычно женятся?
– По любви, – парировал он. Не то чтобы он знал, на что это похоже. – Ты любила его?
Слышала ли она, как сильно он надеялся услышать «нет» в ответ?
– Для разных людей брак означает разные вещи. – Одри уклонилась от прямого ответа.
– Ну а что же он значит для тебя?
Она колебалась.
– Я не разделяю это сентиментальное представление о «вспышке молнии, озарившей переполненный зал».
Это была правда. Когда она вошла в бар в тот первый день, никакой молнии не было. Но когда она прижала его к стенке своим интеллектом и спустя несколько минут пристально посмотрела на него своими огромными глазами, Оливеру пришлось вцепиться пальцами в крышку барной стойки, чтобы не пошатнуться и не упасть назад, опрокинутым необъяснимой горячей волной, которая исходила от нее. Что бы это ни было.
