Суррогат начинает и выигрывает
Антон Чиж. Безжалостный Орфей: Роман. М.: Эксмо
Петербург, конец XIX века. Молодой и уже гениальный сыщик Родион Ванзаров признан умершим и оплакан друзьями — криминалистом Аполлоном Лебедевым и юным полицейским Колей Гривцовым. Но три месяца спустя выясняется, что слухи о смерти героя преувеличены. Ванзаров возвращается целехонек и включается в расследование нескольких похожих убийств. Одна за другой погибают три молодые женщины, отравленные хлороформом, и нет гарантий, что душегуб уже не присмотрел себе жертву номер 4…
Книги Антона Чижа выходят в серии «Интересный детектив», название которой — такая же бессмысленная тавтология, как «сладкий сахар» или «мокрая вода»: всякое сочинение в названном жанре обязано быть интересным по определению — все прочее есть заведомый брак. Ныне существует множество жанровых подвидов (шпионский детектив, юмористический, политический, военный и пр.), и куда разумнее было бы не давать оценку романам, а просто маркировать их. Даже по краткому пересказу фабулы «Безжалостного Орфея» видно, что литпродукция Чижа попадает в разряд ретро-детективов, чья популярность у нас связана с «фандоринским» циклом Б. Акунина.
Собственно, каждому из трех упомянутых персонажей досталось по кусочку профессионализма Эраста Фандорина: Ванзарову — его наблюдательность и интуиция, Лебедеву — научный подход к уликам, а юноше Гривцову — пылкость и старательность молодого Эраста Петровича времен «Азазеля». Потому-то первые полтораста страниц, пока Ванзаров зачем-то притворяется трупом (смысл этой хитрости а-ля Шерлок Холмс или Джеймс Бонд в романе так и не раскрыт), расследование хромает на одну ногу. Но как только троица соединяется в единый полицейский организм, у душегуба не остается шансов избежать ареста.
Повествование соткано из литературных штампов. Тут и «непокорная челка», и «по щеке предательски скатилась слезинка», и «легкий холодок тронул бесстрашное сердце». Пытаясь хотя бы отчасти стилизовать текст «под XIX век», романист вынуждает персонажей выделывать кульбиты почище цирковых: «зацепили дальше некуда», «не удостоил напор и легким сомнением», «совершил в лице переворот к почтительности», «приняв строгое положение спины», «нашел себя свернувшимся калачиком» и т. п. Впрочем, среди акунинских клонов Чиж не худший. Он все же следит за исторической фактурой, делает познавательные сноски по ходу сюжета и обходится без явных анахронизмов. Другое дело, что персонажи почти лишены человеческих свойств, а потому трудноразличимы. Вот у Коли Гривцова «вспыхнула искорка надежды», через четыре страницы такая же «искорка надежды» мелькает в душе Лебедева, а еще сотню страниц спустя почти так же электрически заискрит в зрачках прекрасной авантюристки.
