— Хватит, Борис Михайлович, прекрати разыгрывать Тимура, — сказал Лобов. — Тимур и так как зарево красный.
На минуту установилась неловкая пауза, но вдруг на лице Лобова появилась лукавая усмешка, и он, поблескивая глазами, продолжал:
— Операцию по Ак-су назовем условно «жених», поскольку главную роль в ней будет играть Тимур, а внешним поводом будет Зульфия. Итак, ход операции будет таков: Тимур как посланец Гаип Пансата…
Обстановка этой просторной темноватой комнаты была проста. Мебели в обычном смысле слова не было. Направо от входа тянулись голые деревянные нары, на которых могло улечься человек десять-двенадцать. Единственное большое окно забрано тяжелой железной решеткой, да и само окно на три четверти заложено кирпичами. Перед нарами стоял узкий дощатый стол и скамейка. Сразу было видно, что помещение не строилось специально для тюрьмы: обычную жилую комнату пришлось кое-как приспособить под временную камеру.
На нарах, с головой закрывшись халатом, лежал человек. Он, видимо, спал. Спал очень крепко. Даже звон отпираемого замка не смог разбудить его. Растворились двери, и в комнату ввели упирающегося Гунбина. Он был одет в потрепанное красноармейское обмундирование без петлиц. Не было на нем и ремня.
— Черт знает что, — прерывающимся от ярости голосом вопил он на ходу. — Я буду жаловаться. Это незаконно. Хватают, обыскивают, сажают. Хорошо же в Ташкенте встречают демобилизованных краскомов!
— Добре, добре, гражданин краском, — добродушно проговорил один из доставивших Гунбина людей. — Вот будешь на допрос вызван, там все и обскажешь, и протест заявишь.
Увидев, что конвоир и дежурный собираются уходить, Гунбин, уже севший было на нары, вскочил и снова закричал, явно рассчитывая быть услышанным не только в соседних камерах, но и за стенами здания:
— Слушай ты, тюремщик. Доложи сейчас же своему начальнику, что незаконно арестованный краском Савельев требует немедленного допроса и объявляет голодовку.
— Добре, добре, — закрывая за собой дверь, пообещал дежурный.
Звякнул запираемый замок, зачем в прорезанном в дверях отверстии появилось лицо дежурного.
— Поголодай пока, — иронически проговорил он. — Проголодаться успеешь. Обед уже раздали, а ужин будет только в шесть часов.
— Скотина! — закричал Гунбин и кинулся к дверям, но в отверстии уже никого не было видно. — Какие скоты, — закончил он уже спокойнее. — Что им от меня надо?
Повернувшись к лежащему на нарах человеку, Гунбин некоторое время недоверчиво присматривался к нему, затем потянул незнакомца за ногу:
