— А я-то при чем?
— Очень хорошо, — одобрила Фрина его реакцию оскорбленной невинности. — Такой тон, должно быть, очень полезен в затруднительных ситуациях. Наверняка он убедил уже немало подозрительных копов.
— Но не тебя? — Голос Тинтаджела звучал ровно, но в нем чувствовалось скрытое напряжение: возможно, гнев, возможно, изумление.
— Не меня, — подтвердила Фрина. — Наверняка, вернувшись домой, ты застирал манжету рубашки, однако забыл о засохшей крови на внутренней стороне рукава своего пиджака; она попала туда, когда ты засунул нож в рукав, думая, что никто не видит.
— Откуда ты узнала про кровь? — Голос был по-прежнему спокоен.
— Я заметила это лишь сейчас, когда обняла тебя.
— Ты самая… — Он не мог найти подходящего слова. — Самая…
— Обычно в таких случаях говорят «бесчувственная лживая стерва», — услужливо подсказала Фрина, подкатывая к тротуару и глуша мотор.
Без тени улыбки она повернулась к Тинтаджелу.
— Потрясающая женщина! — с явным восхищением воскликнул Тинтаджел, глядя в зеленые глаза Фрины. — Я думал, никто этого не заметил.
— Почти. Как только я это поняла, я задумалась: зачем тебе понадобилось прятать оружие, если оно прямо не указывало на того, кого ты хотел защитить. Айрис этого сделать не могла — она не двигалась с места; ты тоже не мог. Где был ты, я знаю. — Ее голос немного потеплел при этом воспоминании. — Я тебя видела. Ты не имел отношения к танцевальному марафону и в любом случае не мог бы добраться до танцора — на пути была я. Значит, Стивенса убили издалека. Давай беги, а то опоздаешь.
Хотя чувства в Тинтаджеле так и кипели, он по-прежнему был профессиональным артистом. В два прыжка он оказался в «Джаз-клубе», где его уже ждали «Джазисты».
Подхватив банджо, он вышел на сцену, где уже стояла Нерина; она была в черном платье с искрящейся розовой шифоновой накидкой и вырезом, почти полностью обнажавшим грудь — мраморную, мягкую, потрясающей формы, хотя такая и не в моде. И Нерина, и Бен Роджерс, прищурившись, взглянули на Фрину; Нерина продолжала щуриться даже на расстоянии трех метров.
— Тинтаджел Стоун и «Джазисты», — объявил конферансье. — Именно они заставили плясать Святого Витта!
Музыканты начали с оживленной, слегка нестройной версии «Тайгер Рэг», уже ставшей их визитной карточкой. Поверх мелодии ложились стенания корнета, глуховатые и причудливые, но всегда гармоничные.
— Я ненавижу эти подлые закаты, — запела Нерина, принимавшая, казалось, всю печаль «Сент-Луис блюза» как свою собственную. — Я ненавижу эти подлые закаты, ушел мой мальчик, ушел, проклятый…
