III
Накрытый шинелью поручик Шинкарев лежал в землянке на топчане и видел сон… Студент университета, он идет к дому с колоннами, где его ждут мать и два маленьких брата. Солнце уходит. Редкие облака-кораблики тонут в огненных реках. Рассеянные, неслышные люди мягко проходят. И, еле видимый, навстречу идет отец. Вдруг пустынно, и они рядом: отец, молодой, в штатской одежде, взял его под локоть, и он узнал дорогую, но холодную руку. Они молодые, похожие, не разговаривая, прошли мимо затененного тополями дома. Андрей оглянулся: светились окна столовой. Он со страхом подумал, что отец два года, как убит на Балтике. Рука отца обнимала его локоть, и они уходили, теряя землю из вида…
Шинкарев проснулся. Офицеры простуженно пели:
Хаз-Булат удалой,
Бедна сакля твоя.
Золотою казной я осыплю тебя…
Поручик отвернулся к стене, закрыл глаза и стал думать о доме. После смерти отца они с мамой оставили Петроград и вернулись на ее родину в Тобольск, откуда он, старший сын, ушел добровольцем. Забываясь, поручик слышал запах старого дерева, видел, как грустит мама, читая походные письма отца… Однажды в конверте оказалось зеленое перышко: его обронила птица, влетевшая через иллюминатор в каюту отца. Одно письмо, первое, долгожданное, Андрей помнил дословно. Они с мамой вместе разрезали конверт, и вечерами она любила читать это письмо у огня…
«1 октября. 8 утра.
Сейчас, Веруша, собираемся уйти из Либавы. Сначала предполагали это сделать завтра, а сию минуту перерешили. Все это время стояла суматоха — грузы прибывали каждый час и неизвестно что, куда. Путаница была страшная. Третьего дня я сел на паровой катер и слез с него вчера в час, урывая в промежутках время для сна и еды. Конечно, устал, принял вечером горячую ванну и чувствую себя именинником. Рассчитывал даже сегодня съездить на берег, но вдруг!.. Вдруг неожиданное решение: «немедленно уйти».
Спешу послать тебе последнее письмо из России. Телеграммой не могу уже уведомить.
Спасибо, милая, за обе телеграммы. Я ухожу спокойным и уверенным. Будь здорова, голубчик. Не падай духом и не настраивай себя на миноры. Ужасно люблю тебя, милая моя, ненаглядная. Сам я глубоко верю, что и на этот раз все обернется в лучшую сторону. Крепко целую милых моих ребятишек. Поскорее выздоравливай и тогда переезжай — я ведь всегда мечтал, чтобы ребята пожили в деревне. Андрею купи настоящий овчинный полушубок, всем настоящие валенки. Пусть поживут поближе к людям и к природе…»
