Когда звонок заикнулся и осёкся на полуфразе, – у меня было всё готово. Я распахнул дверь, даже не посмотрев в глазок.
Это была Она, но невесть откуда возникшая досада просочилась в область эмоций и примешалась к радости, которую сулила мне наша встреча. Это была она – но совсем другая, изменившаяся настолько, что в это трудно было поверить. Впрочем, чего же я хотел: чтобы женщина на четвёртом десятке выглядела, как в девятнадцать? И всё же в пыльном свете тусклой этажной лампочки стояла моя юность.
– Ну вот, это я, – вздохнула она, снимая с головы лисью шапку – должно быть, для того, чтобы я точно узнал её.
– Здравствуй, Света, – сказал я, с трудом сокращая паузу. – Входи.
Она вошла в прихожую, не спуская с меня своих зелёных глаз, и я почувствовал, что она как будто ожидает моего движения в сторону взаимных объятий. И я действительно готовился именно к такой встрече, но что-то удержало меня, я спасовал, и Света тут же уловила эту мою нерешительность.
* * *
В этот момент вернулась Муза.
– Ну что? – спросил я, отложив ручку и закуривая.
– Ты был прав: он спит, – ответила она грустно. – Не туши.
Она тоже подожгла сигарету, прошлась по комнате, обхватив себя руками, так, что ладони едва не касались друг дружки на спине.
– Замёрзла?
– Совсем чуть-чуть. – Она остановилась посреди комнаты, посмотрела на меня в упор. – А знаешь, ты этого Зотина неплохо изучил.
– То есть…
– Могу воспроизвести то, что он сочинил.
– Ну-ка, забавно.
– Ёлки-палки, лес густой, три бочонка кваса!
Где ты прежний наш застой: колбаса и мясо?
Где ты прежний Новый Год, до утра попойка?
Спать ложусь, пустой живот – вот так перестройка!
– Слушай, Муза, – сказал я, поморщившись, – у меня на твоём месте язык бы не повернулся. Это как вообще называется, поэзия?
– Милый, но ты же не на моём месте. Послушай, во все века находились бестолочи и графоманы. Так что же мне из-за них в тартарары лететь? Слава Богу, что на тысячу бездарей находится хоть один нормальный поэт, а это значит, что я ещё нужна, что ценности этой жизни ещё не до конца утрачены. А сор – он осыплется, как отмершая кожа, перегниёт, как на свалке, и исчезнет.
– И ты называешь это сором? Но почему этот сор забивается во все щели, мешает дышать?
– Юрочка, пожалуйста, я тебя очень прошу: ты пиши, обязательно пиши, ты должен это делать. Не отвлекайся.
* * *
– Ты сильно изменилась. Извини… – сказал я, отводя глаза.
– Догадываюсь, – вздохнула Света. – Той девочки, которую ты знал, больше нет, не существует в природе.
