– Катя! – оборвал он ее. – Прости меня, но все твои усилия бесполезны. Я решил, и это окончательно.
Она съёжилась, будто придавленная его тоном, незнакомым ей, суровым, решительным, и от того показавшимся тяжеловесным, железным.
Наступила пауза, повисла над ними, как колечко дыма. Катя стояла рядом с Павлом Игнатьичем, опустив глаза, не решаясь отчаянно убежать в ту же секунду, хлопнув дверью, не осмеливаясь отважно продолжить выяснение отношений.
Павел Игнатьич скосил глаза на её ступни, приметил облупившийся лак на ногте большого пальца правой ноги, скользнул по её хрупкой фигурке с плоским животиком и маленькими пуговичками сосков, проступавших сквозь трикотаж футболки, увидел подбородок, часто дрожащий в такт ее сердцу, губы, изогнутые в плаксивой гримасе и, наконец, эти серые, эти бездонные колодцы глаз с плескавшимися в них слезами.
– Иди ко мне, – позвал он с прежней, так хорошо знакомой ей, нежностью в голосе.
Она встрепенулась, всплеснула руками, будто пытаясь ухватиться за ускользающий лучик надежды, подпрыгивая, кинулась к нему и, как собачонка, снова упала на колени возле кресла, преданно заглядывая в глаза.
Он опустил левую руку на её голову, сгреб пальцами невесомый шелк её волос, и она тут же молниеносным взлетом рук убрала заколки над ушами – чтоб не мешали, потом наклонила голову, подставляя ему затылок со слегка выпуклым позвонком. И затаилась, только мурашки от его прикосновений побежали ручейками, растекаясь от шеи по всему телу.
– Прости меня, Катюша, – тихо, с выдохом, сказал Павел Игнатьич. – Наверное, я должен был тебя подготовить как-то исподволь, ненароком. А вышло резко, оскорбительно. Ты, конечно, не заслуживаешь такого отношения. Она слушала его, не поднимая головы, и слезы, набухнув до критического веса, срывались с ее мохнатых ресниц, бусинками падая на пол.
– Но я долго думал, – продолжал он, – прежде чем решиться на этот шаг. Поверь, я действительно долго думал, я ведь не урод какой-нибудь, не отморозок, и год назад, почти полтора, ты мне понадобилась не для плотской утехи. Ты ведь помнишь, как мы с тобой познакомились? – Она кивнула. – Ну вот, просто сейчас кое-что поменялось в моей жизни, и тебе, моя милая, моя ласковая мышка, к сожалению, не осталось в ней места…
После этих слов Катя вывернулась из-под руки Павла Игнатьича и пристально, в упор, посмотрела на него. Он не стушевался от прищуренного напалма ее глаз, напротив, принял вызов и столь же долго отвечал девушке своим непроницаемым взглядом.
