Мешок по-детски обрадовался собственной спасительной идее… Как бы кто-то услужливо шепнул ему, что надо сделать, чтобы сдвинуть его несчастную песню, почти загубленную этим мрачным застоем комнаты… Мешок вытащил рыбу, вставил ее в player, проверил – батарейки работали. Через десять минут он уже бодро шел по лесной дороге, чеканя мелодию сапогами. Время от времени, с ловкостью фокусника, он заменял кассету – с рыбной на рабочую – и быстрым шепотом наговаривал новорожденные слова.
– Закроешь палатку и ждешь меня на улице, – сказал вчера хозяин. – Посадим пассажира, отвезем на озеро, там с ним и поговоришь. Потом поедем к нему, погрузим кое-какие вещички – компьютер там, телевизор… Десять процентов от реализации получишь. Полтинник сначала, остальное – как продадим.
Учитель не одобрил бы этот поступок, потому что он ненавидел деньги. Деньги, говорил учитель, есть тело твоей души. Значит, деньги нужны лишь для поддержки тела, поэтому ты не должен думать о них, а должен просто их делать. Все, что ты делаешь для души, не должно приносить деньги, иначе тело в тебе постепенно заменит душу. Так золотистый одуванчик, солнышка беспечное дитя, превращается в бесплодный сухой шар, к ветру весьма нестойкий.
Мешок не боялся заходить далеко в лес, где могли шататься злобные токсикоманы или мстительные чеченцы. Прожив на свете более сорока лет, Мешок хорошо изучил механизм собственной защиты. Казалось, какие-то внешние силы всю жизнь оберегали Мешка от трагических случайностей, он всегда выходил сухим из воды, и это происходило лишь потому, что некие могущественные силы берегли в Мешке поэта, значит, кому-то, кто был неизмеримо высок, необходимы его стихи… Мешок знал, что не может погибнуть ни под колесами автомобиля, ни от руки случайного убийцы… Правда, последние месяцы, примерно с тех пор, как он стал писать песни, с ним стали происходить вещи, происходящие с каждым простым смертным, как если бы защита внезапно отпустила его: то он чуть было не отравился дешевой водкой, то какие-то люди, устроив на улице перестрелку, едва не зацепили его… Похоже, что как только он продался за деньги на потребу публике, то сразу перестал интересовать вездесущего Собирателя Стихов. Впрочем, Мешок думал обо всем этом с известной долей иронии: он все-таки не полностью был уверен в Его существовании, а больше тешился Им, считая Его плодом собственной фантазии.
Угрюм умыл лицо, оделся в спортивный костюм и вышел на пробежку. По городу он шел, дружелюбно поглядывая по сторонам, издали выдергивая из пейзажа женские фигурки, а войдя в лес, припрыгнул, сделал несколько коротких растяжек и побежал. Было легко, пока он не вспомнил о том,
