– Конечно… Конечно… – задумчиво пробормотал он. – Я все-все объясню. Минуты через три-четыре. А теперь у меня для вас сюрприз. Я уверен, что он вам понравится.
Мсье открыл дверь, и вошел Иван-Джон. Растерянный и печальный.
8
Дальше все понеслось таким галопом, что я только глотала воздух разинутым ртом. Ритм общения ускорился настолько, что я начала задыхаться.
– У вас есть три минуты! – решительно произнес мсье Паскаль.
Он не шутил. Мы это хорошо знали, пронаблюдав, как быстро испаряются другие гости: раз-два – и стулья пустые!
Мсье отошел в глубь комнаты.
Мы молчали.
– Мсье Паскаль, – наконец произнес Иван-Джон. – Я вас очень уважаю, ценю ваше внимание и фантазию, но… это уже переходит всякие границы.
– Две минуты! – не оборачиваясь, констатировал хозяин.
Я пожала плечами:
– Не возражай… Пожалуйста.
– Это твое окончательное решение? – спросил Иван-Джон.
– Да.
– Мы можем жить здесь… – заговорил он. – Я буду преподавать в школе… Ты уйдешь из этого дома (он гневно засопел в сторону хозяина)… Мы будем ходить в лес, в церковь… Помнишь…
– Одна!
– Да кто вы такой, черт возьми! – закричал Иван-Джон и хотел схватить меня за руку.
– Какие же вы, люди, эгоисты и эгоцентрики, – сказал мсье, подходя к нам. – Не разочаровывайте меня, Джон! Ваше время истекло. Прошу покинуть помещение. Две оставшиеся секунды вам не нужны! Все, что вы произносите, – не то. Не то…
Он сказал это так уверенно, что Иван-Джон отступил. Я знаю, он ждал моих слов. И не услышал. Я просто не могла говорить.
Хлопнула дверь…
В эти две секунды я успела бы сказать: «Я люблю тебя». И завтра мы пошли бы в наш лес…
9
Я осталась стоять посреди зала с немым вопросом в глазах.
– Запомните, госпожа Иголка: рождение и смерть – две тяжкие РАБОТЫ. Два сложных процесса в человеческой жизни, и горе тому, кто этого не понимает, относится как к фатуму или случайности. Запомните: это работа! Ее нужно выполнять достойно. Так, как это делают звери и птицы. А вы, голубушка, избрали слишком легкий путь. Он – не ваш. Я это сразу понял. Я дал вам отдохнуть – а теперь: вперед! Вы еще вспомните меня добрым словом. А если не вспомните, я не обижусь…
– Но почему я, почему я, Господи?..
– Это риторический вопрос! Его задают все без исключения – в горе и в радости. На него нет ответа…
Я опять начала задыхаться, голова кружилась, комната плыла перед глазами, силуэт в черном смокинге качался передо мной, раздваивался…
– Нет?..
– Нет. И не ищите его, как прежде не искали! Я сам не знаю.
