В Петербурге о войне не говорят или говорят цинично, как о деле, которое не стоит обсуждать, потому что ясна его несостоятельность. Рассуждают о двух Николаях. Один не умел воевать, так теперь другой взялся. А он что – Бонапарт, хоть император? Или, напротив, – Кутузов? Сплетничают, что будто бы это Гришка Распутин убедил царя взять командование, много и грязно несут всякую чушь: германские шпионы, императрица, предательство. Нет дров, а зима на носу, и с продовольствием затруднения. Исчезла мелкая монета, трамваи ходят все реже и реже. Старый извозчик вдруг сказал: «Что же будет-то? Ведь невыносительно!» Одно слово – гниль. Черт с ними, тошнит.
Я получил рентгеновский аппарат, правда, не новый, а где взять новый, коли с Германией воюем? Аппарат для стационара неудобный, слабосильный, предназначен для передвижения в автомобиле, то есть – для полевых лазаретов. Только вот на фронте я таких не видывал, а ведь их место там, и нужда в них огромная. Ну, вытащу аппарат из авто, поставлю под крышу. Зато останется автомобиль для транспорта раненых.
Еду в отдельном купе мягкого вагона, три места занимают ящики с хрупкой аппаратурой. В мирное время путешествие мое заняло бы часов двенадцать-пятнадцать, а теперь, говорят, будем тащиться не менее полутора суток. В вагоне третьего класса едет Иван Михайлов, мой шофер, человек для меня новый и неизвестный. Знаю о нем только, что он, невзирая на возраст (тридцать один год), опытный механик с завода Лесснера и имеет обширный опыт в автомобильном деле. Недавно его призвали в армию, определили в автомобильную роту и присвоили звание унтер-офицера. Невысок ростом, круглолиц, рыж, широкоплеч, коротконог, а ноги колесом. В детстве – рахит. Выглядит совсем мальчишкой. Более двадцати лет ему не дашь. Выехали мы вечером, а утром я послал нашего кондуктора за Михайловым, чтобы вместе с ним попить чаю да и постараться повыведать, что он за человек. Михайлов явился и отрапортовал:
– Ваше благородие, унтер-офицер Михайлов прибыл по вашему приказанию.
– Здравствуйте, Иван Иванович, – сказал я. – Зовите меня по имени – Антон Степанович. Никаких благородий. Я не военный, а доктор. Присаживайтесь.
– Благодарствую, – и, не помедлив, уселся, преданно уперев в меня светлые с белыми ресницами круглые глаза. – А меня кличьте просто Ванькой. Меня эдак на заводе все звали.
– Что так неуважительно?
– Никак нет! Сильно меня там уважали. Это просто из-за видимости моей. Юно гляжусь.
