– Ваше отношение к советской власти?
– Нейтральное, – Москвин пожал плечами. – Делаю, что умею. Паровозы – моя специальность.
– Тут пришла бумага. Пишут, что вы приказали разорить самый новый паровоз. Вместо того чтобы его быстро привести в порядок и пустить. Пишут – саботаж!
– Ковылкин?
– Не только. Подписал еще машинист Смирнов и слесарь Суровцев.
Пришлось долго и подробно все объяснять. Дудко внимательно слушал, иногда кивал. Глаза его то останавливались на Москвине, то упирались в письменный стол и бумаги на нем.
– Ну, хорошо, – сказал он, наконец, – допустим, вы правы. А те три паровоза когда запустите?
– Можно хоть через неделю, если Ковылкин дрова подвезет. Пока топить нечем.
– Ясно, – вздохнул Дудко, вставая. – Рад был с вами познакомиться.
Разорвал ковылкинский донос, бросил обрывки в корзину для мусора и протянул Москвину руку.
У двери Москвин обернулся.
– Гражданин следователь, меня оторвали от работы. Мне нужно в депо поскорее вернуться. Пусть меня отвезут на авто.
Глаза Дудко вскинулись, взгляд сконцентрировался у Москвина на переносице, потом Дудко усмехнулся, уселся и взялся за телефон. И Антона повезли в автомобиле. На этот раз без конвоя, с одним шофером. Пока ехал, думал он о том, что, кажется, и в этой самой «чрезвычайке», о которой рассказывают одни только ужасы, попадаются грамотные разумные люди. Или просто случай, везение, один такой Дудко на всю банду?
Про «чрезвычайку», а пуще про ее питерского начальника Моисея Урицкого, говорили только тихо и, действительно, черт знает что. Толковали о его приказе расстреливать демонстрации голодных рабочих, требовавших еды и жалованья. Шептали про две баржи, набитые арестованными офицерами, нарочно потопленные в Финском заливе, и про утопленников, связанных по двое колючей проволокой. Кто-то их своими глазами видел на песчаном пляже северного берега. Полагали, что вынес трупы на берег сильный южный ветер. Впрочем, иногда возбужденная надеждой молва приписывала Урицкому и некую умеренность: будто когда неизвестный террорист убил его друга Володарского, только он удержал питерских большевиков от массовых расстрелов и взятия заложников. А ведь на траурном митинге яростные ораторы требовали возмездия. Сам Ленин слал в Петроград Зиновьеву депешу: «Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором, а мы, как до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это невозможно! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает…»
