В это же время написано знаменитое полотно «Постоянство памяти» – в нем появился известнейший изобразительный мотив с текучими часами. Здесь явственен намек на то, что человек не понимает сущности времени. «Действительно, человек изобрел механические приборы, чтобы фиксировать хронометрические изменения естественной истории, но время все же нечто иное. И поэтому в картине видны мухи и муравьи, которые ползут по циферблатам и крышкам карманных часов. Подобное изображение поддается некоторому осмыслению. Вокруг часов – вечный покой неба, гор и моря – символов вечности, а может быть, и Бога. Ведь время дано человеку, вечность же от него отделена экзистенциально. Тут видно и иссохшее дерево – традиционный образ умирания, а некоторые расплавившиеся часы немного напоминают спрута, терзающего человекоподобную голову, – прямое указание на бренность всего живого» [7, с. 207]. Художник писал также фантазии на фрейдистские темы.
Январь 1932 г. ознаменовался первой выставкой сюрреалистов в США, благодаря чему Дали начал приобретать популярность в этой стране. Его не оставляло желание постоянно писать и рисовать Гала; один из примеров работ этого типа – «Параноические превращения лица Гала», рисунок, показывающий приемы трансформации объектов. Тогда же он сделал портрет виконтессы Мари-Лор де Ноай, своей неизменной почитательницы и меценатки.
В 1933 г. в жизни Дали произошло знаменательное событие. Один из друзей виконтов де Ноай, князь Жан-Луи де Фосини-Люсэнж, побеседовал с Гала, которая без обиняков заявила: «Дали необходимо спокойствие, а следовательно, деньги, чтобы рисовать». Жан-Луи де Фосини-Люсэнж обладал всеми достоинствами мецената, среди которых первое – способность воодушевиться чужой идеей и поверить в возможности художника. Он сумел сделать нечто, позволившее художнику освободиться от гнета финансовых забот: купив картину Дали, создал специально для него клуб «Зодиак», двенадцать членов которого обязались выплачивать молодому мастеру стипендию. 2500 франков в год позволяли Дали существовать безбедно. Взамен члены клуба получали право выбрать из всего написанного им за год одну большую картину или маленькую плюс два рисунка.
Чем лучше шли дела у Дали, тем глубже становилась пропасть между ним и остальными сюрреалистами. Верный своей идее доказать Гала, что лишь он один способен «заставить ее взорваться», этот «безумец вне безумия» продолжал эпатировать всех и каждого, включая своих собратьев. В мире назревали катаклизмы, к власти в Германии пришли фашисты, а Дали словно не замечал этого. Со всей серьезностью он предложил однажды создать мыслительную машину на основе качающегося стула, покрытого кружками с горячим молоком. Как только разногласия достигали критической точки, Гала обращалась… к Элюару, и тот благодаря природному такту, воспитанности и авторитету снимал конфликты. Однако Дали и здесь оставался собой: словно желая шокировать теперь и жену тоже, он в 1933 г. публично пропагандировал фашизм, объяснялся в любви к Гитлеру, хвалил его методы и идеи. Тут уже и у Элюара не хватило выдержки. 5 февраля 1934 г. Дали исключили из группы сюрреалистов. О чем он не преминул выразиться в уже знакомой нам ницшеанской манере: «Единственная разница между сюрреалистами и мною в том, что я сюрреалист» [2, с. 353]. Также он писал: «Рядом со мной вопила гиена общественного мнения и хотела, чтобы я определился: гитлеровец я или сталинист. Нет, сто раз нет! Я был далинистом, и никем больше. И это до самой смерти. Я не верил ни в какую революцию. Я верил лишь в высшее качество традиций» [2, с. 371].
