Сыщик промолчал. Ему вдруг тоже захотелось заказать сандвич.
– Сожалею, – искренне сказал Ивэн. – В самом деле, я не вижу, что вы можете сделать для миссис Карлайон. Общественное мнение не простит женщину, убившую мужа только потому, что кто-то с ним кокетничал. Даже если бы он открыто состоял с кем-то в любовной связи, позоря себя и жену, все равно дело было бы безнадежным. – Как бы извиняясь, он поглядел на Монка, и глаза его наполнились сочувствием.
Уильям знал, что его бывший подчиненный прав. Конечно, в суде заседают исключительно мужчины, причем мужчины состоятельные. И естественно, они сравнят судьбу генерала со своей собственной. Что будет с ними со всеми, если женщины начнут убивать мужей из-за невинного флирта! Сочувствия в их сердцах Александре Карлайон не найти.
– Я могу рассказать обо всех выявленных нами уликах, – продложил сержант, – но от них будет мало толку. Я имею в виду, что они вам не пригодятся.
– Тем не менее расскажите, – без особой надежды попросил Монк.
Ивэн перечислил улики, но, как и следовало ожидать, ничего полезного в них не нашлось.
Детектив сходил к стойке, чтобы взять сандвич и две следующие пинты сидра. Они еще немного поговорили с Джоном, а затем Уильям попрощался и покинул трактир. Он вышел на шумную улицу с теплым чувством, какое бывает после встречи со старым другом, но без малейшей надежды на спасение Александры Карлайон.
Идти с такими результатами к Оливеру Рэтбоуну значило признать свое поражение. Этого Монк допустить не мог. Сейчас он знал ровно столько, сколько узнал от самого Рэтбоуна несколько дней назад. Всякое преступление имеет три основные составляющие, и он мысленно перебирал их, лавируя среди лотков и мальчишек, торгующих лентами и спичками. Женщина с печальным лицом держала мешок со старой одеждой, какие-то оборванцы предлагали прохожим самодельные игрушки и пузырьки со снадобьями… Но Уильям знал, что кроме этих обитателей лондонских улиц существуют создания, падшие куда ниже, – те, что ищут ночлега на берегах Темзы.
Отвлекшись на минуту, наблюдая за всеми этими людьми, сыщик вновь вернулся к мыслям о своем деле. Итак, во‑первых, мотив преступления. Здесь у него нет ничего утешительного. У Александры мотив был, пусть даже и не слишком достоверный. Она не выглядела женщиной, терзаемой безумной ревностью. Однако она могла ощутить глупость и тщету собственной вспышки лишь после того, как выплеснула свой гнев и обагрила руки кровью.
