Мы планируем пройти по меньшей мере тысячу семьсот километров в глубь Чангтанга. Это тибетское название — синоним невзгод и запустения. На всем плато нет других растений, кроме полыни, крапивы, немногочисленных карликовых ив — они от нас, должно быть, еще за тысячу километров — да той сухой, выжженной солнцем игольчатой травы, которую сейчас несет ветром. Его границу населяют лишь два трудноуловимых кочевых племени. Главная роль шерпа, второго по старшинству после Гулама, — предотвращать своим колдовством град. В считанные минуты небо здесь могут затянуть ужасные тучи со смертельной начинкой. В одном из первых европейских отчетов об этом плато приводится список из пятерых погибших и напротив каждого имени значится: убит градом.
Ветер стихает так же быстро, как налетает. Мы снова встаем, и то, что мы стряхиваем с себя, блестит на солнце. Почва чуть ли не звенит под ногами — ее верхний слой, твердый, как кость, покоится на вечной мерзлоте, — но солнце печет вовсю, и вокруг нет никаких признаков снега. По нашим оценкам, мы находимся на высоте примерно в пять километров над уровнем моря. Из-за недостатка кислорода и постоянного возбуждения наши сердца колотятся круглые сутки.
Мы снова пускаемся в путь. Не проходит и часа, как носильщиков постигает большое огорчение. Они потеряли посудину, в которой заваривают чай, а я отказываюсь разрешить им за ней вернуться.
Бегер опять на ногах и держится молодцом: идет слегка вприпрыжку, но не отстает. Он интересуется, какого я мнения о польской авиации.
— Волнуетесь за Эвальда? — спрашиваю я.
— За Альфреда, — отвечает он. — Эвальд — сапер.
— Ах да, конечно, — говорю я. — Эвальд же сапер. — И, поразмыслив, стараюсь его успокоить. Итальянский репортаж был небогат подробностями, но в нем сообщалось о наших массированных атаках на польские аэродромы в самом начале наступления. — А польские аэродромы я видел, — напоминаю ему я. — Поляки — это европейские тибетцы.
Довольный, он усмехается и повторяет мою фразу.
В последний вечер перед отъездом я подслушал разговор между ним и его приятелями в винном погребке около университета. Он не знал, что я сижу в соседней кабинке, за высокой перегородкой. «Он тебе прямо как отец родной», — пошутил кто-то из приятелей. «Да, из тех, кого ничего не стоит переплюнуть», — ответил он. Когда все отсмеялись, он вспомнил мою книгу, опубликованную в прошлом году, и процитировал слова, с которых она начинается.
