Сейчас арестанты затягивают песенку из репертуара Шарля Трене, слов они не понимают, и она звучит в их исполнении по-простонародному уныло. Летними вечерами громкоговоритель, установленный на Главной площади, передает всю программу итальянской радиостанции «Секондо», так что репертуар арестантов неистощим.
— Дай потрогать, — молит Тонио.
Он тянет руку к грудям, задорно распирающим ткань полотняного платьица.
Мариетта ударяет его по руке.
— Ну просят же тебя, — твердит он.
— А я не желаю, — говорит она.
Он заталкивает ее в тенистое местечко, под крыльцо дома с колоннадами. Августовское солнце, solleone, лев-солнце, немилосердно жжет топкую низину. В доме все еще спят свинцовым сном сиесты.
Тонио удается стиснуть запястье девушки, он прижимает ее к стене и наваливается всей тяжестью.
— Отцепись, а то сейчас людей позову.
Она отбивается и наконец отталкивает его. Но он по-прежнему жмется к ней.
— Мариетта, — шепчет он, — Мариетта, ti voglio tanto bene, я так тебя люблю… дай хоть потрогать…
— Можешь с моей сестрой такими пакостями заниматься!
— Если хочешь, я все брошу… детей, жену, дона Чезаре… увезу тебя на Север…
Мария, жена Тонио, старшая сестра Мариетты, появляется на крыльце. За шесть лет Тонио ухитрился сделать ей пятерых ребятишек; живот у нее сползает чуть не до колен, груди сползают на живот.
— Опять ты к ней вяжешься! — кричит она.
— Тише, дона Чезаре разбудишь, — отзывается Тонио.
— А ты, — кричит Мария, обращаясь к Мариетте, — а ты зачем к нему лезешь?
— Ничего я не лезу, — огрызается Мариетта. — Он сам мне проходу не дает.
— Вы же дона Чезаре разбудите, — пытается утихомирить женщин Тонио.
Джулия, мать Марии и Мариетты, тоже появляется на крыльце. Ей еще пятидесяти нет, но вся она какая-то уродливо-скрюченная, совсем как те корни кактуса-опунции, которые море выбрасывает на прибрежный песок; ссохшая, худющая, лицо желтое, а белки глаз, как у всех маляриков, красные.
— Очень-то мне нужен твой муженек, — кричит Мариетта. — Он сам ко мне все время пристает.
Теперь на Мариетту набрасывается и Джулия.
— Если тебе здесь не нравится, — кричит она дочери, — бери да уходи отсюда.
Мариетта вскидывает голову, в упор смотрит на мать, потом на сестру.
— Орите хоть до утра, — говорит она, — я все равно к ломбардцу не пойду.
— Конечно, тебе приятнее чужих мужей отбивать, — кричит старуха Джулия.
Между колоннами на втором этаже открываются ставни. На балкон выходит дон Чезаре. В мгновение ока воцаряется тишина.
