– Да, она – идеальная бабушка.
– Это точно.
Ной говорит это так серьезно, что я поворачиваюсь заглянуть ему в лицо. Ной смотрит на дорогу ничего не выражающим взглядом.
– На следующей развилке я поверну налево. А оттуда – рукой подать.
Мы въезжаем на какие-то пустынные склады. Ни одно из зданий не сулит ни перекуса, ни развлечений. Я надеюсь, что за углом мы вывернем на полную кафе и магазинов центральную улицу какого-нибудь небольшого квартала.
Но, когда мы заезжаем за угол, моему взору открывается заставленная мусорными контейнерами промышленная свалка, по которой ветер гоняет колючки перекати-поля. Ладно, про перекати-поле я придумала, но место было и впрямь пустынное.
Ной останавливается у заброшенного склада. Осыпающиеся стены покрыты выцветшими граффити, напоминающими старые татуировки. Почти все окна заколочены железными листами, на некоторых – тяжелые решетки. Даже редкие деревья кажутся заброшенными: голые, тонкие ветки на фоне желтых кирпичных стен.
– Немного подозрительное на вид место, – говорит Ной. Эта фраза заслуживает приза в номинации «преуменьшение года». – Но то, что внутри, тебя удивит.
– Мы идем внутрь этого… сарая?
Раньше я такие дома видела только в страшных сценах из фильмов ужасов. И там всегда прятались психопаты, вооруженные до зубов. Например, бензопилой.
Ной смеется, глядя на меня.
– Тебе там понравится, поверь мне.
Я подозрительно смотрю на Ноя. А что, если он все-таки сумасшедший, без метафор?
– Но что… что это? – запинаюсь я.
– Я приглашаю тебя в тайное кафе для художников.
– Правда? – Мне становится интересно; я верю Ною.
– Да, никто о нем не знает. Его нигде не рекламируют. Вход – только для своих.
– Тогда откуда о нем знаешь ты? – уточняю я. Мне нравится идея сходить в закрытое кафе, куда людей с улицы не пускают, но сомнения еще остаются.
– У моего папы была здесь студия, – объясняет Ной, вынимая ключи из замка зажигания. – Этот дом полон художественных мастерских. В семидесятых здание пустовало и стало приютом для многих художников. А в девяностых его захотели снести, но вся местная богема взбунтовалась, и правительство сдалось, присвоив дому особый статус.
– Ого.
Ной одобрительно кивает.
– Вот это я понимаю, Нью-Йорк, – ностальгически произносит он. – Настоящий Нью-Йорк полон таких уголков. А еще это мое самое любимое место на свете.
Мысль о том, что Ной позвал меня в свое самое любимое место, приводит в трепет.
– И оно идеально подходит для Дня волшебных случайностей. О нем нельзя рассказывать, и пирог тут тоже есть.
