Между передним и задним сидениями полицейской машины есть металлическая сетка. На задних окнах решетка. Под задним стеклом есть одеяла и несколько бутылок воды. Моя нога ударяет ведро с крышкой, дополненное комплектом гигиенических салфеток.
Мне хватает минуты, чтобы понять, что они никуда не повезут нас. Это наша камера.
Великолепно.
По крайней мере, охранник не забрал мой меч. Он даже не обыскал меня на наличие оружия, так что предполагаю, что он не был копом в Мире До. Тем не менее, вероятно он забрал бы мой меч, если бы тот не выглядел как постапокалептический уютный мишка.
Я делаю маленький глоток воды, которого едва хватает на утоление жажды, в расчете на то, чтобы в ближайшее время мне не захотелось писать.
Люди лихорадочно спешат, пытаясь закончить свою работу до наступления полной темноты, является ли их работой перетаскивание тел в фургон для вскрытия или захоронение своих близких. Каждую минуту они поглядывают на небо, но когда темнота скользит над ними, люди начинают нервно оглядываться, как будто бы беспокоятся, что кто-то подкрадется к ним.
Я понимаю. Было что-то ужасающее в том, что бы остаться одному в темноте, особенно с теми, кто, как вы думаете, умер.
Я стараюсь не думать, что это слишком напоминает жертв. Парализованные, но осознающие действительность, оставшиеся беспомощными во тьме полной монстров и лишенные семьи.
Когда последнее неопознанное тело заброшено в фургон, рабочие захлопывают его и уезжают.
Те, кто не поехал в фургоне, рысью побежали по улице к школе. Тогда семьи, не зависимо от того, закопали ли они своих близких, побросали лопаты и бегут за рабочими, очевидно, не желая отставать.
Мама начинает издавать тревожные животные звуки, когда видит, что все уходят. Когда ты параноик, последнее что бы ты хотела, быть в ловушке в машине, когда не можешь бежать и спрятаться.
— Все в порядке, — сказала я. — Они вернутся. Они отпустят нас, когда успокоятся. И мы отправимся на поиски Пейдж.
Она дергает ручку двери, потом перепрыгивает на мою сторону попробовать другую. Стучит в окно. Гремит экраном, отделяющим переднее сидение от заднего. Ее дыхание становится тяжелым.
Она всерьез сходит с ума.
Последнее, что нам нужно, так это массовая истерия в пространстве меньшем, чем диван.
Когда последние отставшие солдаты пробегают мимо моего окна, я кричу:
— Поместите меня в другую машину!
Они даже не смотрят в мою сторону, пробираясь в темноте по улице.
И я оказываюсь застрявшей в очень ограниченном пространстве с мамой.
