Мир После - И Сьюзен

Все думают, что я мертва.

Моя голова покоится на коленях матери в кузове большого грузовика. Из-за стремительно наступающего рассвета горе на лице мамы становится видно все отчетливей, а гул двигателей заставляет вибрировать каждую кость в моем безвольном теле.

Мы часть автоколонны Сопротивления. Полдюжины военных грузовиков, фургонов и внедорожников мчатся сквозь стоящие на дороге мертвые автомобили подальше от Сан-Франциско. Позади нас все еще видна ангельская обитель, полыхающая после удара Сопротивления.

Витрины магазинов и стоящие вдоль дороги автомобили завалены газетами, что напоминает всем о Великой атаке. Мне не нужно читать газеты, чтобы понять, что в них написано. Все они были изданы еще в первые дни Нашествия, когда журналисты все еще пытались зафиксировать события, происходящие в мире. Я по-прежнему помню эти кричащие заголовки:

ПАРИЖ В ОГНЕ, НЬЮ-ЙОРК ПОД ВОДОЙ, МОСКВА РАЗРУШЕНА.

КТО СТРЕЛЯЛ В ГАВРИИЛА, ПОСЛАННИКА ГОСПОДА?

АНГЕЛЫ СЛИШКОМ ПРОВОРНЫЕ ДЛЯ РАКЕТ.

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ЛИДЕРЫ ПОТЕРПЕЛИ ПОРАЖЕНИЕ.

КОНЕЦ СВЕТА.

Мы проезжаем мимо трех лысых мужчин, завернутых в серые простыни. Они расклеивают грязные и мятые листовки одного из культов Апокалипсиса. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем уличные банды, различные культы и члены Сопротивления, наконец, объединятся? Мне кажется, даже наступление Апокалипсиса не может удержать нас от желания сбиться в группы.

Члены культа останавливаются на тротуаре и смотрят, как мы проезжаем в своем переполненном грузовике. Моя семья, должно быть, выглядит крошечной — испуганная мама, темноволосая девушка-подросток и семилетняя девочка, сидящие в кузове, полном вооруженных людей. В любое другое время мы выглядели бы овцами в компании волков. Но теперь мы имеем то, что люди могли бы назвать «обществом».

Некоторые мужчины в нашем фургоне носят камуфляж и держат в руках винтовки. Некоторые люди все еще целятся из пулеметов в небо. Несколько новичков выжигают у себя на теле татуировки, обозначающие убитых ими. Тем не менее, эти люди держатся от нас на приличном расстоянии.

Весь последний час, что прошел после взрыва ангельской обители, моя мама раскачивается взад-вперед и скандирует нечто на выдуманном ею же самой языке. Ее голос поднимается и опускается, словно она ведет свои собственные дебаты с богом. Или, может быть, с дьяволом.

Слезы капают с ее подбородка мне на лоб и на пол грузовика, и я знаю, что ее сердце сейчас разрывается на части. Это ломает меня, ее семнадцатилетнюю дочь, обязанностью которой была забота о семье.