Ярко-красная помада акцентирует внимание на его искаженных в крике губах. Рубашка на пуговицах распорота, обнажая почти безволосую грудь. На ней, в сообщении, написанном помадой, говорится:
"Тронь меня — и займешь мое место".
Устрашающий эффект от работы моей матери весьма высок. Каждый старается обходить тело стороной.
Когда я прохожу мимо тел, к женщине, лежащей вблизи, нагибается мужчина и проверяет ее пульс.
— Послушайте, — говорю я. — Эти люди могут быть и не мертвы.
— Но не эта. — Он продвигается к следующему телу.
— Может казаться, что они мертвые, но они могут быть просто парализованы. Это действие жала. Оно парализует и заставляет тебя выглядеть мертвым во всех отношениях.
— Ну да, отсутствие сердцебиения тоже. — Он качает головой, выпускает запястье парня, которое проверял, и движется к следующей жертве.
Я следую за ним, в то время как солдаты целятся своими винтовками в небо в поисках любых признаков повторного нападения.
— Но вы можете и не прощупать пульс. Думаю, яд замедляет все. Я считаю…
— Ты доктор? — спрашивает он без остановки в своей работе.
— Нет, но…
— Что ж, я доктор. И могу сказать, что если нет сердцебиения, то нет никакого шанса, что человек жив. Кроме очень редкого случая, такого как падение ребенка в замерзший пруд. Лично я не вижу здесь ни одного ребенка, упавшего в замерзший пруд, а ты?
— Знаю, звучит безумно, но…
Двое мужчин изнуренно поднимают женщину и волокут ее к неглубокой могиле.
— Нет! — кричу я.
На ее месте могла быть я. Каждый думал, что я была мертва, и если бы обстоятельства сложились по-другому, они могли бы бросить меня в яму и похоронить заживо, пока я наблюдала, парализованная, но будучи полностью в сознании.
Я подбегаю и встаю между мужчинами и ямой.
— Не делайте этого.
— Оставь нас в покое. — Мужчина постарше даже не смотрит на меня, мрачно неся жертву.
— Она может быть жива.
— Моя жена мертва. — Его голос срывается.
— Послушайте меня. Есть шанс, что она жива.
— Ты можешь оставить нас в покое? — Он бросает свирепый взгляд из уголков глаз. — Моя жена мертва. — Слезы хлынули из его покрасневших глаз. — И останется мертвой.
— Она, вероятно, слышит вас прямо сейчас.
Лицо мужчины краснеет так, что становится больно на него смотреть.
— Она никогда не вернется. А если вернется, то уже не будет нашей Мэри. Это будет некая мерзость. — Он указывает на девушку, одиноко стоящую у дерева. — Подобно той.
Женщина выглядит хрупкой, потерянной и одинокой. Даже с коричневым шарфом, обернутым вокруг ее головы, и перчатками на руках я узнаю сморщенное лицо Клары, женщины, которая выбралась из руин обители. На ней тусклого цвета пальто, которое говорит о ее нежелании быть замеченной. Предполагаю, присутствие людей определенно не приветствуются.
