Мама вышла. Я не знаю, что она делает или где находится, но это довольно нормально для нас.
Пейдж сидит на своей кроватке, опустив голову, так, что ее волосы прикрывают шов, и я могу почти не притворяться, что не замечаю его. У нее блестящие и здоровые волосы, как у любого семилетнего ребенка. Она одета в платье с цветочным рисунком, колготки и высокие розовые кроссовки, которыми болтает возле края кроватки.
— Где мама?
Пейдж мотает головой. Она больше ни слова не сказала с тех пор, как мы нашли ее.
На кресле перед ее кроваткой стоит кружка куриного супа с торчащей из нее ложкой. Похоже, что маме так и не удалось ее покормить. Когда в последний раз Пейдж ела? Я беру чашку и сажусь в кресло.
Поднимая полную ложку супа, я подношу ее к ней. Но Пейдж не открывает рта.
— Иии… паровозик заезжает в тоннель, — я по-клоунски улыбаюсь, когда пихаю ей в рот ложку, — Чу-чу! — Это срабатывало, когда она была совсем маленькой.
Она украдкой глядит на меня и пытается улыбнуться. И прекращает, когда стежки начинают изгибаться.
— Давай же, это вкусно.
Он с мясом. Я ввела правило и объявила, что, как только у нас начнутся проблемы с поиском пищи, Пейдж больше не будет вегетарианкой. Может, это удерживает ее от того, чтобы попробовать суп?
А может, и нет.
Пейдж качает головой. Она не отказывается, но и есть тоже не будет.
Я кладу ложку обратно в чашку.
— Что случилось, пока ты была у ангелов? — спрашиваю так мягко, как только могу, — Можешь об этом рассказать?
Она смотрит в пол. Слезинка искрится на ее ресницах.
Я знаю, что она способна говорить, ведь она звала меня «Рин-Рин», как тогда, когда была маленькой, и «мама» или «мамочка». И «голод». Она произнесла это несколько раз.
— Это останется между нами. Больше никто не услышит. Ты хочешь рассказать мне, что случилось?
Она медленно кивает, разглядывая свои ноги. Слеза падает ей на платье.
— Окей, мы не будем разговаривать об этом прямо сейчас. И никогда не будем об этом говорить, если ты не захочешь, — Я ставлю чашку на пол, — Но ты знаешь, что можешь есть?
Она вновь кивает. «Голод». Шепот такой тихий, что я еле слышу его. Ее губы с трудом открываются, чтобы говорить, но я успеваю заметить ее бритвенно острые зубы.
Мои внутренности сжимаются.
— Ты можешь сказать, чего ты хочешь? — Часть меня отчаянно желает узнать ответ. Но все остальное во мне в ужасе от того, что она может сказать.
Она колеблется перед тем, как вновь отрицательно качнуть головой.
Мои руки поднимаются независимо от моего желания. Я поглаживаю ее волосы, как делала это всегда. Она поднимает на меня взгляд, и ее волосы открывают швы.
