- Ты иди, я побуду с ними немного... Еще проснутся...
- Хочешь, я побуду? - говорил Левушка.
Галка улыбалась и качала головой.
Левушка возвращался в беседку, а когда приходила Галка, тесть с тещей отправлялись на боковую. Левушка с женой сидели за полночь, стукались рюмочками, тихонько говорили о прошлом и будущем.
Это были любимые Левушкины дни. В такие дни он чувствовал счастье наполненности, ясности и свободы. Все было ясно: вот жена, вот дети, вот земля, вот еда, - и всего было достаточно; бытие облегало, как отлично сшитый костюмчик, ни добавить, ни отнять. И всякая необходимость осознавалась такой приятной, что было даже немного неловко за то, что это необходимость.
Похожее чувство он раньше нередко испытывал на трассе, когда путешествовал автостопом. И с особенной теплотой он вспоминал те случаи, когда дорогу делила с ним Полина.
Автостоп считался обязательной практикой для всех приверженцев истинной свободы, однако Полина не слишком жаловала его — ведь никаких гарантий, что доедешь. Она пользовалась этим способом перемещения всего раз десять и не уезжала от своего города дальше, чем на триста километров. Таким образом, формально приобщаясь, она избегала риска, связанного с длительными переходами вроде тех, что совершали настоящие апологеты — эти проходили и по две, и по три тысяче километров. Но Полина в силу скромности или боязни не претендовала на звание настоящего.
Чаще всего компанию на трассе ей составлял Левушка. Вообще-то он предпочитал ходить один, но однажды вынужден был взять с собой Полину (ее спутника дорога поманила дальше, и возвращаться обратно в город кроме как с Левушкой было не с кем). Полина оказалась терпеливым попутчиком, в меру разговорчивым, в меру молчаливым, и с тех пор, если пары ей не находилось, а ехать хотелось, Левушка легко соглашался взять ее с собой.
Только благодаря Левушке у Полины сохранились вполне благоприятные воспоминания об автостопе. А один случай она так и вовсе вспоминала с удовольствием, - тогда они, зацепившись языками об Толстого да Достоевского, проехали полторы сотни верст на одном дыхании, едва замечая смену машин, и водители, подбиравшие их, везли молча, а высаживая у очередной развилки, почтительно желали счастливого пути. В тот день Левушка прояснил Полине ее собственный взгляд на Достоевского, и то, что она раньше лишь обрывочно и смутно ощущала, оформилось в стройную систему представлений, позволив Полине осознанно называть Достоевского любимым писателем.
