— Вижу, — улыбнулся я. — Я рад тебя видеть.
Лицо Винсента приобрело чисто винсентовское в высшей степени ехидное и многообещающее выражение.
— Ты должен мне вакханку!
Я рассмеялся.
— Друг мой, ничто не способно тебя изменить. Должен — значит, будет. Не думаю только, что приводить ее сюда — хорошая мысль.
— Просто помни об этом, Киллиан, — проговорил он, подмигнув.
Я перевел дыхание и, взяв со стола его письмо, молча протянул его ему. Винсент мгновенно помрачнел.
— Она забрала портрет.
Он кивнул, взял письмо, нахмурился. Положил его во внутренний карман пиджака.
— Значит, так тому и быть. Но… Это не заставит меня забыть про вакханку, Киллиан!
Ариман
1875 год
Италия, озеро Аверно, резиденция Магистра
Они не знают, к чему идут и чего хотят. Мучаются, сходят с ума, создают себе проблемы там, где можно было бы найти решение. Ответ уже в их руках, но никто из них не готов сделать последний, самый сложный и самый важный шаг: посмотреть себе в глаза и сделать верные выводы. Признаться себе в том, в чем признаваться сложно и страшно. Перевернуть свою жизнь, наплевав на правила и запреты. И, наконец, сделать первый глоток свежего воздуха свободы.
Никто из них не готов принять ощущение собственной свободы. Истинной, а не ложной. Когда ты можешь убить, но оставляешь врагу жизнь, потому что ты волен сделать такой выбор. Когда ты можешь пойти за нормами, а можешь — за сердцем. И ты свободен в своих чувствах. Нужно научиться слышать себя. Но еще сложнее — когда ты уже все понял — отпускать.
— Не верю, что ты мог это сделать, — проговорил Авиэль, в очередной раз за вечер поднимая на меня глаза. — Все, что угодно, но только не это.
— Не веришь, значит, не мог.
— Она жива?
Я склонил голову на бок и взглянул на Магистра, сцепившего пальцы рук перед собой. Локти он поставил на стол. Широкие рукава съехали, обнажив его тонкие руки, слишком обманно изящные. Авиэль сверлил меня взволнованным взглядом.
Я молчал. Есть вопросы, ответы на которые не нужно произносить.
— Скажи, где искать. Я планету переверну…
Я пожал плечами.
— Ты знаешь.
— Нет!
— Когда придет время, поймешь.
Магистр насупился и отвернулся. Он чувствовал мою правоту. Но теперь… Впервые за последние десятилетия его лица коснулась слабая улыбка — у него появилась надежда.
Надежда. Вот оно. То самое. Что заставляет двигаться, делать то, что дулжно, работать, развиваться. Когда хочется бросить все, залезть в самую темную дыру и не высовывать оттуда нос, появляется она — слабая надежда на то, что еще что-то возможно. Ты теряешь все. И из этой непроглядной тьмы ты готов уцепиться за самый призрачный лучик — по контрасту он будет для тебя ослепительным.
