.
— Не сказала бы, что он добрый. Веста, я тебе уже сказала, я не пойду с тобой никуда, оставь меня в покое! — Дана повернулась к сестре, смерив ее гневным взглядом. — И провалитесь вы со своими спорными моментами!
Веста пожала плечами, посмотрела на меня с видом «что ж, желаю удачи», и ушла. Через несколько минут в зале Совета остались только мы с Даной. Даже Амирхан, до последнего возившийся с документами на столе, был вынужден уйти.
Дана не вставала с места. Она обиженно надула губы, пытаясь справиться со слезами.
— Я не понимаю, Киллиан!
— Я могу помочь?
— Объясни мне, какого черта он все свое время проводит с этой…
Она хотела вставить крепкое словечко, но передумала. Я мягко улыбнулся.
— Дана, ты ревнуешь его к работе? Ты же знаешь Винсента лучше, чем многие из нас.
— И что, черт возьми, ты хочешь мне сказать?
Что я делаю? Показываю ей, что ее отношения с Винсентом возможны. Зачем это мне? Мое стремление говорить правду и быть ей надежной опорой когда-нибудь приведет меня к пустоте.
— Между ним и Авироной ничего нет. Можешь мне поверить, я провожу в Библиотеке достаточно времени, чтобы это видеть.
— Правда? — Она посмотрела на меня почти с надеждой. Черт возьми, Дэйна, как ты красива.
— Винсент живет работой. И этой реформой. Авирона его наставница — в прошлом. А сейчас она лишь та, без кого он не смог бы работать.
— Почему?!
— Она знает больше его и меня вместе взятых, Дана. Ее учил сам Ариман. Пошли.
Я подал ей руку и замер в тревожном ожидании: как она поступит? Дана резко выдохнула, взяла меня за пальцы и встала.
— Куда?
— Отсюда. Если хочешь поговорить, поговорим. Если хочешь уйти, уходи. Только прошу. Это не та ситуация, которая стоит твоих слез или гнева. Ты веришь мне?
Она посмотрела на меня изменившимся взглядом.
— Да, Киллиан, я тебе верю.
Винсент
Середина 17 века н. э.
Ливан, Темный Храм
Небо еще не потемнело, хотя солнце опустилось за горизонт, а воздух стал по-ночному свежим. Мы с Даной сидим на каменном плато и смотрим вниз, на склон горы и на лес. За нашими спинами — Храм, как всегда, холодный и безразличный ко всему. А каким еще должен быть Храм? Какое ему дело до тех, кто тут появляется? Мы приходим и уходим, умирают даже бессмертные, а он молча хранит свою мудрость и не собирается ни с кем делиться. Думает, что мы поймем сами. Или надеется, что не поймем. Или уверен, что мы уже все поняли.
Дана одета в легкое платье — тут она может позволить себе открытую одежду, правила приличия остались далеко, кажется, что в другом мире. На сгибе локтя она держит мантию члена Ордена и время от времени рассеянно поглаживает черный бархат, так, будто хочет убедиться, что мантия еще при ней. Непохоже, чтобы она волновалась, хотя мое волнение она, конечно же, чувствует. Скорее всего, в какой-то мере оно передается и ей.
