Небеса, как видно, с октября 17-го года ждали момента безрассудно неосторожного оголения большевиками лубянской ахиллесовой пяты и еще одной, менее интимной, но тоже бронированной части тела КПСС, почему-то называвшейся Старой площадью даже в самые бешено авангардистские периоды жизни этой живоглотской организации.
Так что Троянский конь жутковатой Утопии, в брюхе которого Ильич с товарищами перемахнули – в качестве порохообразных потрохов – из Цюриха в Петроград, сей Троянский конь был окончательно изобличен в бесчеловечном историческом коварстве на асфальтовой лужайке у Белого дома, затем бесстрашно обуздан и препровожден вскоре в авгиевы конюшни совковой истории славным жокеем прогресса и демократии Ельциным и выбитым из седла Михаилом Сергеевичем, генеральным наездником странного, бздиловатого кентавра, иначе говоря, социализма с человеческим лицом.
Между прочим, при вскрытии в брюхе Троянского коня не оказалось ничего, кроме того же вяленого Ленина, долговых расписок партии, безответственно данных вождями оболваненному ими народу, и невообразимого множества – даст Бог, постепенно разрешимых! – трагических проблем. Брюхо дохлого Троянского коня вновь заштопали видные общественные патологоанатомы. Но в затхлой брюшной полости коня как бы сами собой и исключительно ради дальнейшего торжества на Земле идеи многообразия видов начали вдруг самообразовываться различные трупные партии и партишечки красно-коричневого толка. К скорбной атмосфере трудной постсовковой российской жизни процесс внутрибрюшного размножения партий не прибавлял, к сожалению, ничего, кроме удручающего зловонья…
Обо всем таком, как и о многом другом, частенько думал в те дни Герман, начитавшийся всякой зарубежной антисоветчины и родной самиздатчины. Книжками подобного рода снабжал его знакомый гэбэшник, партнер по картежным играм и крамольным беседам в финской бане райкома партии. Отвлечемся, однако, от всей этой навязчивой публицистики. Вернемся к ранней, очень сложной постсовковой действительности.
Очухавшись, часов в пять утра, 23 декабря, в квартире тещи дяди, Герман принял решение резко порвать все связи с поганой личной жизнью на земле и под землей.
Стоит ли жить, думал он, приглядываясь к массивному крюку, на котором висела антикварная люстра, стоит ли жить, если в брюхе Тройного коня не осталось даже «Троянского одеколона»?.. Не стоит. Так жить нельзя…
Пардон, но тут необходимо еще одно небольшое отвлечение, и никуда нам от него не деться…
