Дверь открылась. В гостиную тихо вошел Ейн в чалме и с седой бородой, все еще загримированный под мавра. Встрепенувшись, Эйлас повернулся к нему: «А, синдик Хассифа! Вы, случайно, не христианин?»
«Ни в коем случае».
«Хорошо, это упрощает дело. Перед вами субъект в рясе — что вы можете о нем сказать?»
«Это жрец — жирный, белый, скользкий, как бобер, с елейно подобострастной рожей. Я его уже сегодня видел — он приехал из Лионесса».
«Именно так. Я хотел бы, чтобы вы внимательно его рассмотрели и хорошенько запомнили, чтобы никогда ни с кем не спутать, ни в каких обстоятельствах».
«Ваше величество, он может натянуть на лицо капюшон, назваться Вельзевулом и спрятаться в самых глубоких катакомбах под Ватиканом — все равно я его узнаю».
«Вы не поверите, но он утверждает, что давно со мной знаком».
Синдик Хассифа с удивлением повернулся к Умфреду: «Чем он при этом руководствуется?»
«Он желает, чтобы я построил для него в Домрейсе богатую церковь. Он угрожает рассказать королю Казмиру, кто я такой, если я откажусь выполнить его требование».
Мавр продолжал разглядывать жреца — его удивление возросло вдвойне: «Он свихнулся? Король Казмир прекрасно знает, кто вы такой — вы король Тройсинета, Эйлас».
Умфреду начинал не нравиться тон разговора. Облизнув губы, он сказал: «Да-да, конечно. Я всего лишь позволил себе комплимент, вполне естественный при обсуждении давно минувших дней старыми друзьями».
Повернувшись к мавру, Эйлас развел руками: «Вот видите! Он продолжает упорствовать! Меня это начинает раздражать. Если бы он не был моим гостем, я приказал бы бросить его в темницу. Скорее всего, я так и сделаю — Казмир только рад будет от него избавиться».
«Не компрометируйте свое гостеприимство из-за этого ничтожества, — посоветовал синдик Хассифа. — Пусть он сначала вернется в Лионесс. Мне стоит только слово сказать — и там ему разрежут глотку: днем или ночью, острым ножом или тупым, как прикажете».
«Лучше всего, наверное, было бы притащить его сейчас же к Казмиру и послушать, что они друг другу скажут, — размышлял вслух Эйлас. — Если жрец начнет выдумывать подлые сплетни…»
«Подождите! — в отчаянии воскликнул Умфред. — Я осознал свою ошибку! Я допустил невероятную оплошность! Я вас никогда раньше не видел, никогда в жизни!»
«Боюсь, что, несмотря на заверения, он способен изобрести какую-нибудь грязную брехню, подрывающую вашу репутацию и унизительную для вашего достоинства, — мавр вытащил блестящий кинжал. — Позвольте мне вырезать ему язык. Рану можно прижечь раскаленной кочергой».
