Видит стол под желтым шелковым абажуром, бутылки, рюмки, блюдо с закуской… Рассматривает гостей. Почти всех их Никита хорошо знает: они не первый раз собрались за этим столом.
Вон с краю сидит Вадим Григорьевич — длинный, нескладный молодой человек в пестром клетчатом костюме, с ярким малиновым галстуком. Никита знает, что мама, а за ней и все гости начнут упрашивать Вадима Григорьевича спеть, а тот, как всегда, будет долго ломаться, ссылаясь на то, что простужен и сегодня «не в голосе». Но дело кончится тем, что мама сядет к роялю, а Вадим Григорьевич откашляется и начнет петь романс: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты». Все будут аплодировать, а мама станет уверять Вадима Григорьевича, что он пел сегодня «совсем, совсем как Лемешев». Потом, когда гости уйдут, мама с папой станут смеяться и говорить, что у Вадима Григорьевича не тенор и даже не баритон, а «козлетон» и что с таким голосом петь только в сарае, а не в приличном обществе.
Рядом с Вадимом Григорьевичем сидит Аделаида Петровна — толстая красивая дама. Мать угощает ее вишневым вареньем, и при этом на лице у мамы такое выражение, что кажется, не сделай Аделаида Петровна одолжение и не отведай варенья, случится нечто ужасное — землетрясение, потоп, мировая катастрофа.
«Интересно, — думает Никита, — что сказала бы Аделаида Петровна, если бы узнала, что сегодня за обедом мама в разговоре с папой назвала ее «старой лошадью»?»
Дальше всех, у противоположного конца стола, сидит гость, которого Никита видит впервые. Отец, обращаясь к нему, называет его Тимофеем Ильичей, и Никита, вспоминая сегодняшний разговор, решает, что это и есть тот самый «ужаснейший человек», который «обошел» папу по службе. Но странное дело! Сколько ни всматривался Никита в этого гостя, он не находил в нем решительно ничего ужасного. Держится гость просто и как-то незаметно, только пристально наблюдает за всеми, и Никите чудится, что в уголках губ его прячется усмешка.
Стрелки часов движутся к десяти. Никита знает, что сейчас и его позовут к гостям, в столовую. Такой порядок установлен давно, еще в те дни, когда Никита был совсем маленьким. Родители выводили его на середину комнаты, и он, картавя и перевирая слова, декламировал:
Сидит кошка на окошке.
Замурлыкала во сне.
Что тебе приснилось, кошка?
Расскажи скорее мне.
Гости шумно аплодировали; Аделаида Петровна, которая не была еще тогда такой толстой, гладила его голову и умиленно произносила всегда одно и то же: «Прелестный ребенок! Очаровательный ребенок!» А мама с папой таяли от удовольствия.
