Глава III. Милый и Ласковая
Над всею Францией ненастье тень простерло,
Когда, на привязи гудя,
Как мерзкий мародер, повешена за горло,
Качнулась статуя твоя.
И мы увидели, что у колонны славной
Какой-то интервент с утра
Скрипит канатами, качает бронзу плавно
Под монотонное «ура».
Огюст Барбье, «Идол», пер. П. Антокольского
Старенький «Форд» Фаруха, гремя и поскрипывая, медленно набирал скорость. По правую руку остался величественный отель «Шератон-Иштар». Машина заложила вираж, объезжая по кругу площадь Фирдаус. По-арабски, — пояснил помощник, — это слово означает «рай». В центре, окруженная колоннами, стояла огромная статуя Саддама Хуссейна. Рядом собиралась толпа. Несколько сотен человек возбужденно сотрясали кулаками. Один отчаянно колотил кувалдой в постамент. От позолоченного основания отлетали небольшие куски бетона. Бронзовый истукан, направив ладонь правой руки к небу, безразлично взирал на происходящее.
— Дикари, — с досадой покачал головой Фарух.
— Вот уж не подозревал, что ты любил диктатора, — удивился Дэвид.
— Я терпел его, как и многие другие. Они мстят памятнику, так как не могут дотянуться до живого человека.
— Думаешь, теперь жизнь изменится в худшую сторону?
— Она уже меняется, — ответил помощник, — в худшую или в лучшую, пока не разобрать.
— Плевать на политику, — произнес репортер, — как ты выяснил имя погибшего парня?
— Покрутился пару часов на месте взрыва. Его опознали сотрудники музея. Там сейчас такой переполох. Приезжали американцы, как мне показалось, страшно напуганные.
— Их можно понять. Они опасаются начала волны терактов с использованием смертников. А тут как раз похожий случай, пусть даже никто не пострадал.
— Как я понял, этим делом теперь занимаются специальные люди, — кивнул Фарух, — что-то вроде военных детективов.
— Военная полиция, — предположил репортер.
— Точно. Они опрашивали тех музейных сотрудников, которых удалось разыскать. Убитый охранник их не интересовал вообще, в отличие от подорвавшегося парня. Его звали Латиф. Работал по ночам. Устроился полгода назад. Тихий, мягкий, неконфликтный. Полностью оправдывал свое имя.
Увидев непонимание в глазах Дэвида, Фарух пояснил:
— Латиф переводится, как милый, добрый, любезный. Все отзывались о нем самым лучшим образом. Ему было 18. Совсем еще юнец.
— А что он делал в музее днем?
— Получается, задержался после ночной смены.
— Останки в морге?
— Уже нет. Забрали родственники. Так что надо поторапливаться, если мы хотим что-либо узнать. Родители погибшего в отчаянии. Имам отказывается совершать обряд погребения. Смертнику, говорит, не место на кладбище и не место в раю, а закат уже близок. По законам ислама хоронить надо до захода солнца. Надо рассказать, как все произошло. Тебе поверят, хотя ты и не мусульманин. Ты будешь говорить, а я переводить.
